как воду, чуть шевеля плечами.
- Легкий поворот головы влево, легкий поворот головы вправо, запомните: глаза выражают безучастную тайну, - журчащим голосом говорил он, затуманивая глаза и делая изящный намек на воздушный поворот головы.
- Потрясительно. Хрен знает что - похоже, гомик, - произнес Спирин недобро. - В кино он мог бы играть женские роли. Какова пластика! Разреши-ка, Андрей, мне переговорить с красавцем. У меня это может получиться немного профессиональнее, чем у тебя, - сказал он, принимая на лицо светскую приятность, и своей неизменной борцовской раскачкой приблизился к пестрому кругу девушек, сделал подбородком офицерский полукивок: - Добрый день, прошу прощения за неожиданное вторжение, помешал не умышленно...
На него глядели с интересом. Виктор Викторович не без недовольства прекратил движение, подтянулся весь, откинул назад солидно седеющую прядями голову, чтобы лучше разглядеть незнакомца, и полюбопытствовал, опуская голос до неприветливых ноток:
- Что вам угодно, господин?.. Как вы видите, здесь идут занятия...
- Тысяча извинений, Виктор Викторович, - со сладкой виноватостью попросил прощения Спирин. - Можно вас на минутку? Мы из розыска. На простом языке это означает - служба внутренних дел. Только пару вопросов. Лично к вам.
Они вышли в коридор. Виктор Викторович, в крайнем непонимании напрягая очерченные подкрашенными ресницами глаза и спеша разрешить недоразумение, спросил недоумевающим и все-таки плавным голосом, в котором, однако, проступали трещинки страха:
- Чем могу быть полезен, господа? Ах, это вы? Ай, ай, грешен, забыл ваше имя! - воскликнул он, увидев Андрея, и ухоженное лицо его выразило преизбыточную обрадованность. - Мы, как помню, виделись с вами единственный раз! Вы, если не запамятовал, знакомый или школьный друг Татьяны Ромашиной? К величайшему огорчению, она ушла из школы, а была способной девочкой! Кажется, вы - Алексей? Не так? Я ошибся? Тогда - виноват, виноват!
'Только бы сдержаться и сразу не врезать по этой воспитанной улыбке. Натренированное, напудренное лицо... и он нравился Тане?' - горячо обожгло Андрея, и неподчиненный ему собственный голос, напитанный ядом, зазвучал в гулкой пустоте:
- О, нет! Вы талант душевных качеств, сама чистота! Как звать меня - не имеет значения! Да это и не ваше, пардон, собачье дело! Я-то знаю, как звать вас - отнюдь не великий кутюрье Виктор Викторович, а попросту - сутенер. Сволочь и распространитель наркотиков среди своих учениц! Как вы думаете, о чем мы можем с вами говорить, встречаясь вторично, к обоюдному счастью? О древе истории с корнями? Совершенно верно, о вашем ничтожестве, выход из которого - нихтзайн! Небытие!
'Куда меня понесла сволочная ирония? О чем я?'
- Хватит лирики, Андрей! Позволь-ка великому кутюрье задать несколько вопросов! А ну-ка, дай глянуть на него в упор! А ну-ка, раскрой свои раскрашенные реснички, задница! Гляди на меня!
Властная команда Спирина, вслед за ней заячий вопль впавшего в паническое безволие Виктора Викторовича:
'Кто вы такие? Кто вы? Оставьте меня!' и все еще стоявшие перед глазами недвижные зрачки Тани, и ее какие-то беспомощные волосы, свесившиеся в таз, испачканные желчью, и смешанное чувство липкого отвращения и ненависти к мятому страхом холеному лицу Виктора Викторовича - все было реальным и одновременно отстраненным, как в вязком полусне.
- Так, значит, вы, Виктор Викторович, - выговорил Спирин и, чудилось, ласково взялся за кончик воротника его рубашки, - вы снабжали девочек наркотиками?
Сразу будете отвечать или после того, как придется прикоснуться к вашему личику? Извините заранее...
Он извинялся, а его светлый леденящий взгляд не выпускал распахнутые, по-женски очерченные ресницами глаза Виктора Викторовича, лепечущего с заиканием:
- Что в-вы? Что вы? Вы ошиблись, господа... Христос с вами, господа. Вас кто-то ввел в заблуждение... Наркотики? Какие? Что вы, господа? Вы можете сделать обыск, если подозреваете... Христос с вами...
Спирин оттолкнул его от себя:
- Видно, Христос с нами, а не с тобой, козел. Если вякаешь об обыске, значит, все спрятано или пусто. Советую: малость подумай перед ответом. Так откуда наркотики?
- О чем вы спрашиваете? Ничего я не знаю. Вы ошиблись, господа...
- Ах, мы ошиблись!
Страшным коротким ударом правой руки Спирин свалил Виктора Викторовича с ног, тот упал спиной к стене, косо освещенный желтоватым солнцем из окна в конце коридора, лицо чернело раскрытым болью и криком ртом, из ноздрей хлынули струйки крови, потекли по трясущемуся подбородку на синюю джинсовую рубашку, мгновенно почерневшую на груди. Он хрипел:
- Не имеете права, не имеете...
- Имею. Можешь не сомневаться, гнида! Так откуда доставали наркотики? Подумай - и отвечай разумно!
Измазанными кровью пальцами Виктор Викторович ощупывал нос, трогал губы, из горла его вырывались мученические стоны:
- Не знаю, я ничего не знаю. Что вы со мной сделали? Вы изуродовали мне лицо, вы разбили мне хрящ... - И он заплакал, разбрызгивая кровавые пузыри из ноздрей.
- Доломаю окончательно, - пообещал Спирин. - Так откуда наркотики?
- Не знаю, не знаю я ни о каких наркотиках... Пощадите! Зачем вы по лицу, не надо по лицу!..
- А как иначе с такими, как ты, интеллигентик хлипенький! Ну так думай насчет наркоты, думай! Еще увидимся, если жив будешь. До встречи, лечи нос, - проговорил Спирин и немилосердно ударил носком ботинка в подбородок Виктора Викторовича, глухо стукнувшегося затылком о стену, истошный его вопль взвился в коридоре:
- Умоляю! Не лицо! Только не лицо!
- Поехали за Таней, - энергично сказал Спирин. - Что морщишься? Думаешь, Андрюша, перебор? Не-ет, не задумываясь, прикончил бы этого плюгавца! И глазом бы не моргнул!
Последнее, что видел Андрей, было животноподобное лицо Виктора Викторовича, безобразно разрисованное черно-красными полосами, как для дьявольского карнавала, его разинутый в крови рот, его полоумные глаза в слезах. Из двери спортивного зала, вскрикивая, выбегали пестрой стайкой манекенщицы, всполошенно бежали по коридору.
Было еще несколько омерзительных минут на даче, когда сажали Таню в машину. Она буйно сопротивлялась, вырывалась, визжала, исцарапала Спирину шею, упиралась кулачками Андрею в грудь, не узнавая или узнавая, смотрела на него с ненавистью, и он не мог поверить, Таня ли это. Затем она забилась в угол сиденья, поджала к животу ноги и затихла, изредка постанывая, вскрикивая.
Главный врач Бальмонт-Суханов, профессор, владелец клиники, пригласил их в свой кабинет, и здесь Андрей почувствовал расползающийся по груди холодок от официального малословия врача, не намеренного к долгому общению. В приемном покое, где перед ванной комнатой оставили Таню, профессор перемолвился со Спириным несколькими словами, бегло задал вопросы одной Тане, она отвечала ему мычащими стонами, отвернувшись к стене, и он осмотрел ее быстро, казалось, картина болезни стала в первую минуту ясна ему.
Профессор не располагал к себе. Он был пожилых лет, но моложав, высок, педантично выбрит, халат на нем слепил стерильной чистотой, и Андрей обратил внимание на его патрицианское очень сухое лицо, прическу коротких седых волос, на его безмятежно надменные глаза без искорки сомнения.
- Итак, я вас слушаю, господа, - произнес он гибким голосом и, не привыкший стеснять себя, заложил ногу за ногу, охватил колено, на мгновение придержал ничего не выражающий взгляд на лице Андрея, затем одними веками улыбнулся Спирину:
- Итак...
'Куда это привез Спирин? Не врач, а бамбуковая тросточка...' - подумал Андрей с раздражением на самого себя, поверившего медицинским связям всеведущего Спирина, и на это безмятежное наркологическое светило, которое, по словам Спирина, за консультацию берет пятьсот тысяч. Отблески этих
