- В этом доме, Маруся, в этом доме, Маруся...
- Видать, Сашенька, сдал, ежели песенки запел?
- Кто сказал, что нет? - Он очень деликатно попытался обнять ее за плечи. - Марусенок, в воскресенье беру увольнительную и в восемь ноль-ноль, как всегда!
- Еще не раздумал, офицер, с подавальщицей на танцы ходить? - спросила Маруся дерзко. - Или одни слова?
- Чтобы мне вверх ногами перевернуться, Марусечка! Слово разведчика закон!
И он гибко встал на руки, пошел по коридору вверх ногами, рассыпая за собой содержимое карманов.
- И-и, офицер! На голове ходит! - прыснула Маруся. - Карманы-то держи!
В кубрике никого не было. Дневальный, облокотись на тумбочку, с грустным выражением читал устав.
- Дневальный! - заорал Гребнин. - Почему никого в подразделении? Что за беспорядок? Где люди?
- Слушай, Саша, - скучно пробормотал дневальный, - в вашем взводе есть Дроздов?
- Экая, брат, необразованность.
- Слушай, не в службу, а в дружбу. Найди его и скажи: звонили из штаба училища. Приказано зайти в шестнадцать ноль-ноль к помдежу. Немедленно!
5
В это время в спортивном зале, за учебным корпусом, туго стучали боксерские перчатки. В конце месяца ожидалось первое соревнование на гарнизонное первенство, и пары тренировались даже в перерывах между экзаменами.
Когда утомленный всем этим утром Алексей вошел в спортивный зал, под шведской лестницей сидел Борис, уже без гимнастерки, с оживленным лицом; узкие его глаза светились весело.
- Алеша, поздравляю с пятеркой! Говорят, ты устроил фейерверк? Верно это?
- Фейерверка не было, - сказал Алексей. - По крайней мере, я не заметил.
- Не скромничай же, - Борис встал, с несколько капризной гримасой положил руку ему на плечо. - Молодец - и все. Ведь я тебя люблю, Алешка!
- И я тебя, - полушутливо сказал Алексей, - и сам не знаю за что. Ты с Толькой сегодня?
- С ним. Серьезный противник. Ты посмотри на него - Джо Луис, а?
В спортивном зале сейчас собирались курсанты из всех батарей, стоял шум; перчатки глухо, плотно ударяли в грушу; в стороне от ринга Луц в майке, в широких трусах прыгал через веревочку - тренировал ноги; возле вешалки раздевался Витя Зимин; сняв гимнастерку, стыдливо шевелил голыми плечами, а поодаль Дроздов, подаваясь вперед, наносил удары по груше, мускулы упруго играли на его спине. Борис, не без ревнивого интереса наблюдая за ним, сказал утвердительно:
- Да, у Тольки великолепный прямой, видишь?
Перестав прыгать через веревочку, Луц, отдуваясь, показал на свои бицепсы, прокричал на весь зал Борису:
- Побоксируем, чемпион? Получишь нокаут!
- У тебя слишком узкая грудная клетка, - добродушно ответил Борис. - Я не убийца слабосильных, Миша.
В эту минуту подошел высокий рыжий спортсмен, батарейный тренер, с секундомером в руках, придирчиво оглядел Бориса с ног до головы, спросил:
- Как настроение?
- Как всегда, маэстро! - охотно ответил Борис и задвигался, разминая ноги. - Я готов.
- На ринг!..
- Веселое дело, - войдя в зал, сказал Гребнин и втиснулся в толпу курсантов, тесно обступивших ринг, пытаясь через головы увидеть боксирующих.
Дроздов уходил в защиту. Несведущему в боксе Гребнину показалось, что Борис избивает его, мощно и уверенно наступая, слегка нагнув голову, собрав корпус, мускулы бугрились при быстром движении его рук. И в его смуглом, разгоряченном лице, в жесткой прядке волос, взлетавшей при каждом ударе, было что-то упорно беспощадное. Дроздов, уходя в защиту, короткими ударами отбивал этот натиск, видимо стараясь не вступать в близкий бой, но Борис, наверно, терял нужные ему минуты и, вдруг сделав боковое движение и мгновенно разогнув руку, справа нанес неумолимо резкий удар, голова Дроздова откинулась.
- Братцы, это ж избиение! - закричал Гребнин. - Куда смотрит судья?..
А Дроздов упал спиной на канаты, прикрыв грудь перчатками, потом опустился на одно колено, обмяк, лег на бок, щекой к полу; Борис стоял перед ним, тяжело дыша.
- Раз, два, три, четыре... - отсчитывал рыжий судья, отмахивая рукой, глядя на Дроздова остри и ждуще, - пять...
- Дроздо-ов! Толя-а! - заревел кто-то диким голосом. - Встать! Встать!
- Семь... - отсчитал судья.
- Дроздо-ов! О-ох!.. - прокатилось по залу, и раздались громкие хлопки.
Было удивительно, что на восьмом счете Дроздов медленно поднялся, левой перчаткой откинул волосы с виска и сделал два шага вперед, взглянув на Бориса упрямо и серьезно. Тот, со всхлипом переводя дыхание, ждал, покачиваясь от нетерпения. Он никак не мог отдышаться. Он старался улыбнуться, выказывая каучуковую накладку на зубах.
Всем телом собираясь к атаке, гибко нырнув, нанося почти незаметные удары, Дроздов заставил его отступить на несколько шагов назад и сейчас же снова нанес удар левой рукой. Это была великолепная серия. Зал охнул от неожиданности. Борис, изумленно вскинув брови, Прикрылся, не сводя испытующего взгляда с лица Дроздова, осторожно отходил в угол, с ожесточением защищаясь, - он, очевидно, не ожидал этой атаки. Обливаясь потом, он жадно заглатывал воздух.
В зале тишина.
После одного удара Борис упал спиной на канаты, но тут же пружинисто вскочил на ноги и стоял оглушенный, ожидая следующего удара. Дроздов сделал движение к противнику. Борис закрылся перчаткой. Внезапно лицо его приняло какое-то новое выражение, взгляд остановился, как припаянный, на белой, незагорелой полоске ниже груди Дроздова, и губы сжались.
В зале закричали, засвистели, возник шум. Гребнин ничего не понял впереди подпрыгнули сразу несколько человек и головами загородили Дроздова и Бориса. Когда же Гребнин протиснулся к самой площадке, то увидел: оба они сидели на стульях в разных концах ринга, и Борис, откинувшись, потирая перчаткой потную, вздымавшуюся грудь, прерывисто вбирал ртом воздух. Вокруг неистово кричали: 'Брянцев! Дроздо-ов!' С бледным лицом, слушая эти крики, Борис рывком встал, пошатываясь, подошел к Дроздову, обнял его и, как бы обращаясь к залу, сбившимся голосом выговорил:
- Спасибо, Толя, за прекрасную атаку!..
Алексей улыбнулся. Ему было ясно: Дроздов обладал хорошей техникой, без всякого сомнения, тем не менее казалось странным слышать это открытое признание Бориса: его великодушие непонятно было.
Тут Гребнин, наконец пробравшись к Дроздову, пожал его влажный локоть и сказал, что его вызывают в штаб училища. Дроздов спросил:
- По какому поводу?
Гребнин ответил, что не имеет понятия.
- Ты, Борис, все-таки защищаешься однообразно. У тебя хороший удар справа, но ты не используешь все комбинации, не экономишь силы. Левая сторона у тебя открыта.
Дроздов говорил это, стоя под душем, растирая ладонями мускулистое тело; он ощущал, как струи плещут по спине, по плечам, омывая бодрой силой здоровья, как ветерок веет в открытое окно душевой и солнце блестит на кафельных полах, на мокрых решетках раздевалки.
Борис мылся в соседнем отделении; еще возбужденный боем, фыркал, звучно шлепал себя по мокрому телу.
- Понял мои слабые стороны?
- В том-то и дело, что сказать тебе это нужно. Не со мной одним драться будешь. А впрочем, можешь и не слушать.
- Ладно, учтем, - небрежно ответил Борис. - Благодарю. - И, помолчав, спросил: - Ты идешь сегодня в увольнение?
- Не знаю.
- А я иду. Ты веришь... Кажется, я влюбился. У тебя не бывало? Из-за этого чуть на экзамен не опоздал.
