- Ах во-он что?! - Борис, бледнея, покривился, потом со всей силы щелкнул прутиком по голенищу и, больше не сказав ни слова, зашагал прочь.
Когда через несколько минут он вышел из штабной палатки с холодным, застылым лицом и когда, уже пересилив себя, с превеселой бесшабашностью протянул руку Алексею, тот вскипел.
- Ты что - хочешь поздравить, что ли? Может, думаешь, что я мечтал об этом назначении, ночи по спал?
- Вот именно, хочу поздравить с повышением, Алеша! Спасибо, ты избавил меня от этой должности. Спасибо. Что ж, с удовольствием сдам тебе старшинство. Рад?
- Места от радости не нахожу!
Вечером второго дня помкомвзвода Грачевский сказал Борису:
- Вы заступаете в наряд дневальным.
Взвод готовился к разводу караулов, все чистили карабины около пирамиды, в палатке были только Гребнин, Брянцев и Витя Зимин. Оба заступали часовыми: Гребнин, назначенный на самый дальний пост, был недоволен этим и, сидя на топчане, огорченно читал устав, Зимин сворачивал на полу скатку.
Борис, насвистывая, рылся в своем чемодане, который он принес из каптерки, достал оттуда папиросы - две роскошные коробки 'Казбека'; услышав приказ Грачевского, он выпрямился, ногтем распечатал коробку и, продолжая насвистывать, помял в пальцах папиросу - у него был такой вид, будто он не замечал никого.
- Брянцев, вы слышали? - повторил Грачевский, и некрасивое лицо его напряглось.
- Ах это ты?.. Что, голубчик, начинаешь мстить мне? Или - как позволите понимать? - со спокойной ядовитостью спросил Борис. - Ох как ты быстро!.. Что, власть почувствовал?
Грачевский замялся:
- Я не мщу... Я не собираюсь мстить. Взвод идет в караул. Луца я не могу назначить второй раз дневальным. Ты ведь свободен. Целый год не ходил в наряд.
- А ты уж забыл, что старшина не ходит в наряд? Или постарался забыть? Я еще, голубчик, не разжалован, кажется.
- Но теперь ты... курсант, как и все.
- Теперь он будет курить махорку, а не 'Казбек', - невозмутимо вставил Гребнин, перелистывая страничку устава. - И прутиком не будет хлопать, как Градусов. 'Часовой есть лицо неприкосновенное', - прочитал он углубленно фразу из устава и добавил: - Борис тоже считает себя лицом неприкосновенным.
- Что ж, тогда ты кури 'Казбек'! Пожалуйста! - Борис швырнул коробку на стол и с выражением самоуверенной неприступности обернулся к Грачевскому. - Запомни: сегодня я в наряд не пойду. Понял? Завтра пойду, послезавтра, но не сегодня... Тебе все ясно? Или требуется перевести с русского на русский?
- Безобразие какое-то, - вздохнул Зимин и, подняв голову от скатки, захлопал своими длинными ресницами.
Не находя убедительных слов, Грачевский потерянно затоптался в палатке. Гребнин же взял со стола коробку папирос, с безразличием отбросил ее в сторону, сказал:
- Спасибо, милый Боречка. Тебя оскорбляет быть дневальным? Тебе не хочется подметать пол? Я видел таких пижонов на Крещатике. Ходили по вечерам с аристократическими галстучками. Мне хотелось таким побить морды. Но я воздерживался. Не потому, что морды у них стеклянные, нет. Не хотелось марать рук.
- Что ты сказал? - Борис рывком схватил его за ремень, притянул к себе. - Что? Повтори!
В это время в палатку вошел Алексей, бегло взглянул на обоих, устало спросил:
- Что стряслось?
- Выясняем добрососедские взаимоотношения, - ответил Гребнин, заправляя гимнастерку. - Все в порядке.
- Здорово выясняете. А в чем дело?
- Благодари его, что все так обошлось, Сашенька! - насмешливо выговорил Борис, кивнув на Алексея. - В другой раз мериться силой со мной можешь на ринге, это будет разумнее для тебя и для меня!
- Не понимаю, при чем тут ринг? - спросил Алексей.
Когда Грачевский начал объяснять, в чем дело, и, хорошо зная об их дружбе, стал неуверенно, робея даже, подбирать мягкие, полуоправдывающие и себя и Бориса слова, Алексей, слушая этот лепет, вдруг не сдержался:
- Да что вы мнетесь, Грачевский? Что ж тут неясного, Борис? Что за нежности, черт возьми! Идет весь взвод - а почему ты не должен идти? - И, ругая себя в душе за эту горячность, он тише добавил: - А что касается ринга, то, прости, твоя угроза - глупость.
Он сказал это, чувствуя, что он, конечно, прав и, конечно, не прав Борис, но сейчас же подумал, что ему сейчас, в своем новом положении старшины, легче быть правым, и внезапно ощутил жгучий, тоскливый стыд за свои слова, за свою несдержанность. 'Что это со мной? Почему я так раздражен? Этого не должно быть между нами!..'
- Я очень хорошо тебя понимаю! Очень хорошо! - с язвительным и каким-то горьким удовлетворением произнес Борис, ударил коробкой 'Казбека' о стол так, что рассыпались папиросы, и вышел.
14
Дневник Зимина
13-е
Мы в лагерях! Стоим в лесу на берегу по-походному. Комары носятся тучами, спасенья нет. Они очень злые. 'До наглости!' - говорит Полукаров. Но нашли выход. ШБС. Все чихают от дыма. Я стараюсь крепиться, но ничего не выходит. Кто-то уже сочинил стихи:
Вьется тучей
Рой летучий,
Ситуация ясна.
Разведи-ка ШБСе,
Шишек много, где же кружка,
Легче будет на душе.
Вообще я полюбил свой взвод. Мне даже часто как-то весело, когда думаешь, сколько у тебя хороших товарищей. Вот Степанов, он тихий, он учился в университете. А как стрелял вчера! Он подготовил данные за несколько секунд в уме. Кап. Мельнич. похвалил его перед строем после стрельбы, а Степанов пожал плечами и стал поправлять ремень, - у него всегда пряжка на боку, все время сползает, и никакой выправки. Во время вчерашнего купанья ст. дивизиона Бор. Брянцев сказал Степанову при всех: 'Ты заранее знал расстояние до цели и батареи, шаг угломера'. Степанов поглядел на него, улыбнулся и сказал: 'Давай входные данные'. Брянцев посмотрел на часы и скомандовал входные. Они стояли на вышке для прыжков. 'Есть!' - сказал Степанов и нырнул в воду. Он вынырнул и сразу крикнул готовый угломер и прицел. На часах прошло 19 секунд. Все удивились. Брянцев подсчитал на бумаге и сказал: 'Любопытно', - и ушел какой-то обозленный. Мне показалось, что он почему-то недоволен или завидует Степанову.
Сегодня Полукаров рассказал интересную вещь. Он хорошо знает английский язык и прочитал в одном военном американском журнале, что команда 'Смирно!' у них подается так: 'Парни, смирно!'
А вечером между Полукаровым и Степановым завязался горячий спор на тему, можно ли все знать. У нас во взводе есть интересный курсант Нечаев. Он очень стремится к знаниям. В лагерях он решил наизусть выучить таблицу логарифмов. Полукаров стал над ним подсмеиваться, а Степанов ужасно разволновался и заявил Полукарову, что он читает по 26 часов в сутки - и все без толку, никакой системы, что Полукаров легкомысленный человек, разбрасывает на ветер способности. А смеяться над тем, что человек стремится к знаниям, это, по крайней мере, низко. Полукаров поднял руки и сказал: 'Степа, сдаюсь. Ты не так меня понял. Нечаев набирается культуры, и я помогаю ему стать блестящим, воспитанным офицером. Вот почитай: '1. Не подавай сам свою тарелку с просьбой о второй порции (Нечаев любил поесть). 2. Не чавкай, не дуй и не издавай никаких других звуков при еде. 3. Смейся от души, если этому имеется причина. 4. Не старайся объять необъятное'. Степанов сказал: 'Глупость!' А мне было очень смешно. Полукаров обнял Степу и сказал, что это шутка. Вообще Полукарова трудно понять. Он очень хорошо учится, но почти не занимается. 'Ловит на лету', - говорит о нем Степа. Остроты Полукарова: 'Всякая кривая вокруг начальства короче прямой'. Он любит играть словами и в шутку перемешивает поговорки: 'Пить хочется, как из ведра', 'Что с возу упало, то не вырубишь топором', 'Молчит, как рыба об лед'.
