нему. - Это естественно: нужно время, чтобы забыть.
Он поцеловал ее в кончик носа. Только плоть - поры, кости и смерть вот что мы из себя представляем. Глаза ее были далекими, но не холодными; казалось, она размышляла над чем-то тяготившим ее и неизвестном ему. Он чувствовал ее стройное гибкое тело. 'Такое прекрасное и небезгрешное, такое недолговечное и любящее - вот от чего я отказался'.
- Это нечто большее, чем просто страх, - сказал он, - этого нельзя забыть, и это делает жизнь насмешкой.
- О, так это интересно? - улыбнулась она. - Ну расскажи же мне! - Она села на кровать и усадила его рядом. - Вы интригуете меня, Сэм Коэн! - Она коснулась языком его губ. - Давай рассказывай сейчас же!
Его охватило полное безразличие. Вдруг вместо лица Клэр он увидел перед собой лицо Ким. Что это - предостережение? 'Смотри, Бог испытывает нас', - сказала Ким.
- Я попробую, - ответил он.
- Ну вот и отлично! - она уселась поудобнее. - Если это что-нибудь стоящее, мы разделим гонорар пополам и долгие месяцы только и будем заниматься развратом и бешеной любовью в Марокко!
Он сдержал улыбку.
- Это жуткая история, Клэр. Выслушав ее, ты уже не сможешь оставаться такой же, если поверишь мне.
- Неужели моя жизнь была такой уж замечательной? Рассказывай!
- Но то, что я предлагаю тебе, не сделает ее лучше.
Он закончил. Она сидела неподвижно, с опущенной головой, сжав коленями руки. Он почувствовал себя морской ракушкой, выброшенной из воды в пустыню. Вот-вот пыльный воздух Афин подхватит его и унесет прочь. Ее очарование вдруг разом исчезло; остались только нетерпеливая резкость и цинизм. Как будто они были женаты долгие годы и только сейчас признались друг другу в том, что все эти годы они играли. Хромая, он вышел на балкон и зажмурился от ослепительного света. Когда он вернулся, она взяла со стула свою сумочку.
- Пойду пройдусь, - сказала она.
- Ты не поверила мне.
- Поверила, - ее глухой голос показался ему загробным, - возможно, да. А какие у тебя основания, мне...
Он взял ключ с туалетного столика.
- Можно мне с тобой?
Пестро одетые прохожие задевали и толкали их на уличных базарах. Она вошла за ним под прохладные своды церкви. Коленопреклоненные фигуры что-то бормотали перед алтарями, худой мужчина зажег жертвенную свечу, его измученное заботами лицо озарилось.
- Все это, - сказала она, когда они выходили из церкви, - преходящее, как во сне.
- Это хуже, чем сон. Пробуждение не наступает.
'Какое-то странное подчинение ей, - думал он, - заставляет меня идти туда, куда я вовсе не собирался, но будто повинуясь своему собственному выбору. Я хочу идти своей дорогой. Зря я ей рассказал'.
- Ну и что ты собираешься делать? - прокричала она в уличной толкотне, - стать бунтарем-одиночкой, одиноким героем? В реальной жизни героев съедают живьем. Тебе это известно? А может, ты все забудешь, как будто ничего и не случилось?
- Мне нужно встретиться в Париже с моим другом. А там посмотрим.
- А если его уже нет, как ты сам предположил? Он пожал плечами.
- Посмотрим.
- На что посмотрим?
- Как и когда все это разоблачить. - Он избегал ее взгляда. - Прежде всего меня волнует месть, а не огласка. Мне теперь наплевать на будущее его нет.
- Ну и к чему тебя все это приведет? Кроме гибели? - Она потрясла его за руку, заставляя смотреть ей в лицо. - Ты хочешь уйти от меня? Так я тебе не дам!
- Ты не сможешь удержать меня!
- Вот уж смогу! Как у тебя хватает смелости заявлять, что я смогу и что не смогу?
- Ты все еще не веришь мне. - Он высвободил руку. - Я посижу в Синтагме, подумаю, как быть дальше, и вернусь около двух.
Она отступила.
- Что ж, тогда чао, - повернувшись, она стала проталкиваться сквозь толпу.
Хмурый и опустошенный, он поковылял к Синтагме. Падавшие на площадь тени напоминали трупы. Он заказал раки и медленно с отвращением цедил его. Наконец встал и бросил на столик несколько монет. 'Не надо перекладывать это на Нее. Она поможет, если я дам ей это сделать. Более безопасного места, чем Крит, и не найти. Надо затаиться в лабиринте'.
Он вернулся в отель. Комната все еще сохраняла ее запах, но ее вещей не было. На кровати лежала вышитая рубашка. Быстро спустившись в вестибюль, он позвонил в авиакомпанию. Там он, узнал, что она заказала билет на рейс 'Олимпик', вылетающий в Париж и Нью-Йорк через сорок минут.
Десять минут ушло на то, чтобы поймать такси. Здоровенный грузовик перегородил улочку; он никак не мог развернуться из-за скопившихся сзади машин. Выскочив из автомобиля, таксист стал нажимать на сигнал грузовика, будоража улицу хриплыми звуками. Прибежал небритый мужчина в короткой грязной майке и что-то завопил, потрясая кулаками. Взвыли гудки сигналов стоящих позади машин. Небритый наконец влез в свой грузовик и со злобным видом укатил. Коэн раздраженно откинулся на сиденье. Идущие впереди машины скапливались за изрыгавшими черные клубы дыма автобусами; такси нервно металось из переулка в переулок, пытаясь выбраться из этой толчеи.
Перед въездом в аэропорт движение стало замедляться, пока окончательно не остановилось. Встав на передний бампер, таксист посмотрел вперед. 'Disti chima!' - крикнул он, изобразив кулаками столкновение, и жестом предложил Коэну выйти.
Впереди сквозь неровную завесу выхлопных газов он различил серебристый продолговатый контур лежавшей на боку автоцистерны. Сзади завыла сирена.
- Аэропорт - сколько километров?
Таксист поднял четыре пальца.
- К черту, - вздохнул Коэн. Он сел обратно в машину. 'К черту ее. Зато теперь полно времени, чтобы махнуть в Югославию. Пересидеть там пару недель и рвануть в Париж. Денег нет, но что-нибудь придумаем. Когда-нибудь найду ее в Брюсселе'. Он покачал головой. 'Не обманывай себя'.
Он поскреб ногтями по вытертому сиденью. 'У любой случайности, говорил Хем, держа под узды лошадей у циклонного заграждения в Покхаре, есть своя закономерность'. Ему вдруг захотелось увидеть одноглазого Хема, с его спокойным молчаливым согласием с чем-то более глубоким в жизни. 'Более глубоким, чем что? Чем обычная суета? Как я сам отличу это более глубокое от обычного?'
Машины впереди зашевелились. Мотор такси хрипло загудел. Сколько времени прошло с тех пор, как женский голос сказал по телефону: 'Через сорок минут, сэр'?
Они объехали перевернутый грузовик с правой стороны. Из-под хромированного кузова грузовика виднелось наполовину смятое такси. На тротуаре в луже крови, смешанной с мазутом, лежал пассажир. Полицейский прикрывал его лицо куском материи, но Коэн успел заметить остановившийся взгляд худого, показавшегося знакомым лица, почти узнал очертания рта под тонкими подстриженными усиками.
'Я узнаю мертвецов, потому что они мне близки. Хоть я его никогда и не знал, я словно увидел в нем свою смерть, смерть каждого. Попался в лабиринте. Без единого выхода'.
Взвизгнув тормозами, такси резко остановилось у аэропорта 'Олимпик'.
- С вас две сотни драхм, - сказал таксист.
Он порылся в карманах. Его несколько долларов остались в комнате под матрацем рядом с мешочком гашиша. При нем была всего сотня драхм. Взяв их, водитель протянул руку за остальными.
- Подожди! - Коэн показал рукой: - Стой здесь.
- Еще сотню драхм! - таксист выжидательно пошевелил пальцами. Вдалеке раздался гул самолета. Какая-то женщина гремела по тротуару чемоданом. В здании аэропорта что-то громко вещал динамик.
- Я вернусь, - сказал Коэн. Таксист отрицательно покачал головой. Тогда Коэн вытащил свой паспорт и протянул его водителю. - Жди здесь! - он показал рукой. Таксист кивнул.
