бассейн. Сегодня Леонид впервые после полуторагодичного перерыва начнет тренировки в бассейне.
Как-то встретит его вода?
Долго не мог отважиться Кочетов на этот шаг. Может быть, прошло бы еще немало времени до первого заплыва, но приезд Ивана Сергеевича ускорил дело…
Галузин и Клавдия Тимофеевна высадились из поезда поздно вечером. Пока разыскали дом, где жил Леонид, наступила ночь.
Едва только кончились первые объятия, Галузин спросил:
— Ну, а бассейн тут работает? Плаваем? Но Клавдия Тимофеевна, не дав Леониду ответить, замахала руками:
— Безобразники! Не успела приехать, — здрасьте! Опять — бассейн, тренировка, этот… баттерфляй! Прекратить! Немедленно!
Она уже ознакомилась с кухней, критически осмотрела Ленину керосинку и электроплитку и поставила на огонь чайник.
Сперва Леонид, потом тетушка, потом Иван Сергеевич рассказали о своей жизни за последние полтора года.
… — Выписался я недели две назад из госпиталя, пораскинул мозгами и решил махнуть сюда, — закончил срой рассказ Иван Сергеевич. — Буду с тобой жить. Если, конечно, не прогонишь….
— Правильно! — воскликнул Леонид. — Очень хорошо!
Он осекся.
— А жена?
Галузин встал, подошел к своему чемодану:
— Нет больше моей Настеньки…
Вынул из чемодана портрет в деревянной рамке:
— Вот все, что осталось…
На фотографии улыбалась, вскинув красивые, вразлет, «соболиные» брови, молодая женщина. Леонид видел ее однажды, когда был в гостях у Галузина перед самой войной. Правда, в тот вечер Настасья Васильевна больше пропадала на кухне. Но Леонид и тогда еще обратил внимание на ее длинные, изогнутые брови.
— В феврале сорок второго… От дистрофии[18] — сказал Галузин. — Так-то вот… И Настеньки нет. И детей нет… Одно только… — Он вынул из чемодана тетрадь в коричневом коленкоровом переплете.
— Это что? — спросил Леонид.
— Рукопись. Мои мемуары, — сказал Галузин.
— Мемуары?! — Леонид удивился. Он и не знал, что «казак» пишет книгу. Вот так штука!
Заснули они уже под утро: Клавдия Тимофеевна — на единственной кровати, а мужчины — на полу.
Утром Галузин сразу же решительно заявил, что снова берет на себя обязанности тренера.
Кочетов посмотрел на него удивленно:
— Вы всерьез?
— Вполне…
— Смешно, — покачал головой Леонид — Неужели вы всерьез можете сейчас думать о настоящих систематических тренировках? Баттерфляй, соревнования, рекорды… Мне кажется, — все это было когда-то давным-давно… Война ведь! Мои товарищи кровь проливают, жизнь отдают… Да что там!.. А вы — тренировки! Смешно!
Галузин встал. Не вынимая трубки изо рта, прошелся по комнате.
— Нет, не смешно! — отчеканил он. — Не смешно! — Иван Сергеевич резко повернулся к Леониду. — Я тоже воевал. И никакими «страшными» словами меня не запугаешь.
Да, тысячи сейчас гибнут на фронтах. Но жизнь… Жизнь продолжается. Если бы ты мог сейчас драться, я первый сказал бы: иди на фронт! Бассейн подождет. Но ты — инвалид! Честно воевал. Что ж теперь? Сидеть и вздыхать?.. Пойми, Леня, — голос Галузина смягчился. — Научись смотреть вперед, далеко вперед. Война кончится. Не сегодня, так завтра — кончится. А жизнь останется. И спорт останется… И стране еще очень нужны будут хорошие спортсмены.
Галузин взглянул на часы, заторопился: он хотел нынче побегать по городу, поискать себе работу.
— Обдумай все это, Леня, не горячись, — на прощанье сказал он.
Вечером Галузин вернулся усталый; он побывал в горкоме физкультуры, в спортобществах, на стадионе, в бассейне. Старого тренера, мастера спорта везде встречали приветливо, но разводили руками: все должности инструкторов, тренеров, к сожалению, заняты.
— Пойду на завод, — сказал Галузин. — Вспомню старое, рабочие руки сейчас, ох, как нужны!
Свой спор с Леонидом он не возобновлял.
А на следующее утро Галузин сказал Леониду:
— Пойдем…
Вдвоем они вышли в сад, маленький сад при доме, с двумя старыми березами и буйно разросшимися кустами шиповника.
— Покажи, чем ты тут занимался? — знакомым четким «тренерским» голосом приказал Галузин.
Попыхивая трубкой, он стоял, прислонясь к березе, и внимательно следил за Леонидом. А тот бегал, прыгал, приседал, наносил обеими руками быстрые боксерские удары воображаемому противнику. Все внимание Ивана Сергеевича было устремлено на правую руку Кочетова. Да, конечно, это были не те стремительные, эластичные движения, которые до войны вызывали восхищение зрителей. К тому же пальцы — сжаты в кулак.
Но все могло быть хуже. Галузин из рассказов Гаева знал, в каком плачевном состоянии была рука Леонида после ранения, и сразу увидел, что ученик не потерял эти полтора года даром.
— Стоп! — крикнул он. — Пойдем в бассейн!
— Иван Сергеевич! — взмолился Кочетов. — Я еще ни разу не плавал!
— Плохо! — сердито засопел трубкой Галузин. — Слушай мой приказ: завтра — первый заплыв!
— Иван Сергеевич! Но я же…
— Разговорчики! — оборвал Галузин.
Всю ночь Леонид не спал. Чувствовал он себя, как перед крупным соревнованием: нервы напряглись, голова никак не могла освободиться от навязчивых мыслей.
Галузин втайне от Кочетова договорился в Городском комитете физкультуры, что весь бассейн на полчаса — с семи до половины восьмого утра — передается в их распоряжение. Там никого не будет, кроме них.
Мало ли что?.. Иван Сергеевич понимал, как больно будет Леониду в случае неудачи, и позаботился, чтобы первый его заплыв состоялся без свидетелей.
…Мимо дремлющего старика-вахтера они прошли в бассейн. Помещение было старое, давно не ремонтировавшееся: штукатурка кое-где треснула, краска облезла, на потолках подтеки.
По узкой металлической винтовой лестнице Кочетов провел тренера в раздевалку. В пустом здании гулко раздавались их шаги.
Внезапно Галузин насторожился. Голоса? Да, несомненно. Откуда-то доносился разговор. И скорее всего — ребячий.
Оставив Леонида в раздевалке, Галузин пошел к «ванне».
«В такую рань — школьники?! — подумал он. — Как так? И я же договорился — будет пусто…»
В бассейне плескались трое мальчишек.
— Каким ветром вас занесло? — строго спросил Галузин.
Ребята не смутились.
— Здешние мы, — бойко ответил худощавый паренек лет тринадцати в голубой резиновой шапочке и черных плавках. И костюмом своим, и ухватками он старался походить на настоящего пловца. У ребят он, очевидно, был заводилой.
— Здешние? — насмешливо переспросил Галузин. — Может быть, прямо тут, в бассейне, и
