чтобы напасть на нас. Сейчас не время рассказывать истории своей жизни, друзья – в лучшем случае, для этого мы выберем минутку попозже – сейчас я только хочу сказать, что моя история не менее удивительная, чем, очевидно, вы считаете свою – а теперь два многочисленных племени острозубых окружают нас и готовы вот-вот напасть.
– Вы называете их острозубые? – спросила Лили-Йо. – С вершины странника мы видели в отдалении какие-то крадущиеся вверх по склону тени. С чего ты взял, Грин, что эти существа хотят на нас напасть? Скорее всего, в этом бесплодном краю они хотят подобраться к страннику, чтобы отрезать немного его плоти в пищу?
Для Грина эта идея была совершенно неожиданной; и тем не менее он понимал ее очевидную разумность. Самой возможной из всех причин, способной выгнать острозубых из привычных кочевых мест и заставить их так долго идти в определенном направлении, мог быть именно такой огромный кусок еды, какой представлял собой странник. Он оглянулся к Яттмур, чтобы узнать, что она думает по этому поводу. Но Яттмур не было рядом с ним.
Мгновенно выхватив из ножен оружие, которое он уже успел спрятать, Грин прыгнул вперед и быстро оглянулся, выкликая ее имя. Люди Лили-Йо, незнакомые ему, встревоженно сжимали рукоятки своих мечей, но он не обращал на них никакого внимания.
Яттмур стояла в стороне от них, прижимая к себе свое дитя и хмуро глядя в их сторону. Она отошла туда, где лежал дельфин; рядом с ней стояли с выражением полной бессмысленности в лицах пашницы, взгляд которых был устремлен в пустоту. В ярости пробормотав проклятия, Грин, которого молча подтолкнул в спину Харрис, двинулся в сторону Яттмур.
– Почему ты ушла от нас? – спросил он свою жену. – Отдай мне Ларена.
– Иди сюда, и если сможешь, возьми его, – прошипела она. – Эти мерзкого вида дикари мне противны, я не хочу иметь с ними никакого дела. Ты принадлежишь мне – почему ты решил отвернуться от меня и уйти к ним, к этим нелюдям? Почему ты с ними разговариваешь? Кто они такие?
– О, тени, защитите меня от глупости этой женщины! Ты ничего не понимаешь…
И тут он замолчал.
Они зря спустились с горы, но теперь было уже поздно.
Приближаясь в устрашающем гнетущем молчании, возможно просто потому, что для лая у них не хватало дыхания, первая линия острозубых появилась над гребнем горы.
Увидев перед собой людей, острозубые было замерли, но наступающие следом толкнули их вперед. С поднятой дыбом на загривках жесткой шерстью, с оскаленными зубами, острозубые имели вид далекий от миролюбивого. У одного или двух из них на голове красовались странные шлемы с прорезями для глаз и пасти, вырезанные из скальных наростов.
Едва шевеля холодными губами, Яттмур пробормотала:
– Среди них наверняка есть и те, которые обещали толстопузым, что помогут им добраться до дома.
– Откуда ты знаешь? Для меня они все на одно лицо?
– Вон тот, старый, с пожелтевшими усами и без одного пальца на лапе – я уверена, что видела его в пещере толстопузых.
Лили-Йо, принимая команду над своими людьми, спросила:
– Ну и что мы будем теперь делать? Если мы свободно пропустим этих острозубых к страннику, быть может тогда они не тронут нас?
Грин ничего не ответил. Он вышел вперед и остановился прямо перед острозубым с пожелтевшими усами, на которого указала Яттмур.
– Мы не хотим причинять вам зло, люди племени острозубых. Вы должны знать, что на Большом Склоне мы никогда не враждовали с вами. Эти трое толстопузых, которые пришли на Большой Склон вместе с нами, они теперь у вас?
Не сказав ни слова в ответ, Желтые Усы повернулся к своим товарищам для недолгих переговоров. Стоящие поблизости острозубые подобрались к Желтым Усам и принялись отвечать ему на своем лающем языке. Наконец Желтые Усы повернулся назад к Грину и обнажив клыки, начал свой ответ. Он что-то держал в своих руках.
– Авва-аф, да, тощий человек, прыгучих толстопузых мы принесли с собой. Вот они! Смотри! Лови!
Быстрым движением, Желтые Усы что-то бросил Грину – стоящему так близко, что ему не оставалось ничего другого, как поймать брошенный предмет.
Это была отрезанная голова одного из толстопузых людей.
Дальше Грин действовал без размышлений. Бросив голову толстопузого наземь, он кинулся вперед на острозубого, в дымке раскаленной багровой ярости, при этом на ходу выхватив из ножен свой клинок. И прежде чем острозубый с желтыми усами успел увернуться, Грин вонзил в его живот свой нож по самую рукоятку. Острозубый пошатнулся и, пронзительно крича, упал на бок. Обоими руками Грин схватил острозубого за густую серую гриву. Сильным рывком, повернувшись на пятках, он стянул Желтые Усы с края обрыва и толкнул вниз в пропасть.
Среди присутствующих повисла полная тишина, тишина удивленная, в которой где-то далеко внизу затих крик Желтых Усов.
«Еще мгновение, и начнется побоище», пронеслось в голове у Грина. Но в жилах его кровь кипела так бурно, что ему было все равно. Он чувствовал, как позади него встали Яттмур, Лили-Йо и другие крылатые люди, но даже не стал оборачиваться к ним, чтобы увидеть их лица.
Яттмур наклонилась вперед, чтобы взглянуть на окровавленный и олицетворяющий муку предмет, лежащий у ее ног. Отрезанная голова стала не просто вещью, но символом ужаса. Глядя в прозрачные водянистые яблоки, которые некогда были глазами толстопузого, Яттмур прочитала в них судьбу всех троих хвостатых рыболовов.
Она открыла рот, но застывший в нем крик так и не прозвучал. Их глаз ее потекли слезы.
– Они всегда были так добры к Ларену!
И сразу же после этого ужасный рев раздался позади нее.
Нечто испустило могучий рык, рев чужеродной силы и звучания, рев, от неожиданности которого у всех дернулись головы – и от которого в их жилах заледенела кровь. В благоговейном ужасе острозубые завыли: потом, мгновенно повернувшись, в страхе бросились спасаться вниз по склону, туда, откуда поднялись, где по другую сторону утеса их могла скрыть тень.
Чувствуя, что его колени подгибаются от страха, Грин медленно обернулся. Лили-Йо и ее товарищи уже бежали обратно к огромному телу умирающего странника. Яттмур пыталась успокоить пронзительно кричащего Ларена. Зажав руками уши, женщины-пашницы ничком лежали на земле.
И снова раздался крик, полный неизъяснимой муки и отчаяния. Содал-Йе опомнился от обморока и пришел в себя и теперь кричал во всю силу своих легких. Потом, распахнув свой складчатый рот с мясистой верхней губой, дельфин заговорил, и для тех, кто слышал его слова, они, эти слова, казались лишенными совершенно смысла.
– Где вы, пустоголовые существа, вы, создания из долин тьмы? В головах у вас жабы, потому что вы не поняли моего пророчества о том, куда стремится зеленый луч. Луч расходится симметрично, он поднимается вверх и уходит вниз, и то, что называется падением, на самом деле не есть падение, а лишь оборотная сторона следующего этапа роста. Это единый общий процесс, вы, жабоголовые – процесс деволюции, который опустит вас на дно зеленого колодца, из которого вы поднялись… Я потерялся в лабиринте – Грин, Грин! – словно мотылек, я лечу сквозь тоннели планеты знания… Грин, меня мучают кошмары – Грин, из чрева рыбы я взываю к тебе. Грин, слышишь ли ты меня? Это я – твой старый друг, сморчок!
– Сморчок?
Даже сам этому удивившись, Грин отбросил нож и упал на колени перед бери-тащи. Пустыми глазами он взирал на отвратительный, словно проказа, коричневый нарост, теперь сладострастно покрывающий собой половину головы дельфина. Он увидел, как на голове дельфина открылись глаза, сначала ничего не видящие, потом сфокусировавшиеся на его лице.
– Грин! Я близок к смерти… точнее, был близок. О, эта боль полной бесчувственности… Послушай, друг мой, это я, твой сморчок, это я говорю с тобой. Я подчинил себе дельфина, я пользуюсь его речью, как когда-то пользовался твоей; его голова полна необычайных и любопытнейших познаний… ах, я не подберу
