— Ну а она — королева и привыкла, чтобы на ее зов являлись сразу же, — кого бы она ни позвала. Пойдем, Сиф, порадуем ее.
— Ну ладно. — Они вместе вбежали в гостиную. Королева держала в руках плошку с молоком, которую и поставила перед ними.
Арху и Сиффха принялись пить.
— Ах, милосердная Иау, где только они берут такую прелесть, — пробормотал Арху, чуть не целиком влезая в миску.
— Настоящее коровье, — ответила Сиффха, — не пастеризованное, не обезжиренное. Может быть, здесь и знают про холестерин, да только никого это не волнует.
Из коридора донеслись шаги. Через несколько секунд в комнату вошел премьер-министр, в чьих руках в викторианскую эпоху оказалось ядерное оружие. Это был высокий, тощий мужчина, с большой бородой, такой распространенной в те годы. Оторвав взгляд от плошки с молоком, Арху решил, что видит перед собой человека глубокомысленного, хитрого, фальшиво доброжелательного и обладающего острым и опасным интеллектом. В то же время за внешностью благовоспитанного и добродетельного политика скрывались эмоции, хоть и успешно скрываемые, но вовсе не побежденные. Личности такого склада ничего не стоило убедить себя, что оскорбленные чувства — на самом деле хорошо обдуманная позиция и что жестоко отомстить врагам — праведное дело.
— На твоем месте я не стал бы мочиться ему на брюки, — тихо сказал Арху. — В отместку он может превратить тебя в котлету.
— Мистер Дизраэли, — сказала королева, — вы еще не знакомы с моими очаровательными юными гостями? Надеюсь, они побудут со мной и немного скрасят мои печальные дни.
— Мадам, все, что радует вас, несказанная радость для вашего покорного слуги, — ответил Дизраэли и поклонился.
Сиффха бросила на него насмешливый взгляд.
— Надо же, чуть ли не приплясывает!
— Он не может иначе, — распушил усы Арху. — Он теперь должен все время льстить королеве, иначе она удивится, что это с ним случилось.
— Садитесь, пожалуйста, — милостиво сказала королева.
Дизраэли уселся и начал обсуждать с ней дела в империи, в особенности в Индии. Как это происходило и в их собственной реальности, он пытался уговорить Викторию принять титул императрицы; королева все еще кокетливо отказывалась от него.
— Ах, мадам, народы, на которые простирается наше благодетельное влияние, мечтают о том, чтобы вы приняли этот титул как знак их глубочайшего уважения!
— Если уж говорить об уважении, — ответила королева, протягивая руку за тарелкой с цыпленком, принесенной горничной, — то я предпочла бы обсудить то, как в настоящий момент выражает его Франция.
— Ваше величество, поджигательские революционные призывы предназначены для их собственного народа и их собственных политиков. В нашей стране они не найдут отклика.
— Нас не может не задевать, когда французы кричат, что британская монархия устарела и ни на что не способна, — возразила королева, положив перед Сиффхой кусок цыпленка и протягивая руку за другим, предназначенным Арху. — Не давись так, моя прелесть, здесь еще много, хватит вам обоим. — Она снова посмотрела на Дизраэли. — И сейчас, когда республиканцы угрожают тронам моих родственников в Германии, я не желаю, чтобы сложилось впечатление, будто мы стремимся к расширению границ империи, — она и так необъятна, — за счет других.
— Если эти другие, — вкрадчиво сказал премьер-министр, — живущие у нас под боком, не будут вести себя разумно, мы будем вынуждены объяснить им, к чему приведет нарушение порядка в Европе. В наши намерения, конечно, не входят угрозы…
— Вот именно. — Королева раздала кошкам остатки цыпленка и бросила на Дизраэли острый взгляд. — И я желаю, чтобы это так и оставалось. Дипломатическая переписка в последнее время полна жалоб наших соседей на то, что мы стараемся нарушить равновесие. Я не оставлю Европу в худшем состоянии, чем нашла ее, мистер Дизраэли.
— Несомненно, мадам, — поклонился Дизраэли, — хотя общее мнение склоняется к тому, что состояние Европы улучшится, если она в большей мере станет британской.
Королева фыркнула.
— Мой августейший отец никогда такого не одобрил бы. Мы — самая могущественная нация в мире; нас уважают, а те, кто не уважает, по крайней мере боятся. Благодаря этому моим подданным ничто не грозит. Пусть Франция сколько угодно пытается нас спровоцировать, пусть Италия бряцает оружием. У них руки коротки, чтобы дотянуться до нас. Что касается Франции, Аа-Манш теперь скорее связывает нас, чем является преградой для нападения. Французы не добьются ничего, кроме урона собственной торговле, если нацелят на нас пушки через пролив.
— Мадам, — сказал Дизраэли, — нападки на монархию воспринимаются многими как прямые угрозы в ваш адрес. В парламенте кое-кто начал призывать к войне.
— Они делают это каждый год, когда подходит время платить налоги, — спокойно сказала Виктория. — Некоторые способы отвлечь внимание публики более действенны, чем другие, особенно когда приближаются всеобщие выборы. Что касается моих подданных, то они обожают болтать о покорении Европы, но сами воевать не рвутся.
— Они пойдут в бой, если вы их к этому призовете, — льстиво проговорил Дизраэли.
Королева холодно посмотрела на него.
— Я не собираюсь проливать кровь из-за каких-то глупых угроз. Я сама — мать, и я знаю, какова цена крови сыновей.
Дизраэли поклонился.
— Об этом я тоже хотел поговорить с вами, мадам. Вы — мать не только принцам и принцессам, но и своему народу. И народ горячо желает, чтобы вы в большей мере участвовали в общественных делах. Я уже упоминал…
— И, без сомнения, сделаете это еще не раз, — прервала его королева, отвернувшись. — Мистер Дизраэли, я понимаю вашу озабоченность. Но я не могу обращаться к публике без искренности в сердце, что бы об этом ни думали. Вы не знаете, какую боль я испытываю в связи с кончиной моего дорогого Альберта, как тоскую я по нему, и скорбь делает столь многое — удовольствия, встречи — всего лишь суетой сует. Я не стану притворяться той, кем уже не могу быть… и те мои подданные, кто любит меня, все поймут.
Дизраэли медленно склонил голову, неохотно соглашаясь. Разговор перешел на другие темы. Арху благодарно потерся о юбки королевы и снова отправился в спальню.
Сиффха последовала за ним.
— Ну и что? — спросила она. — Я не все поняла.
— Они ведут сложную игру, — сказал Арху, — но все указывает в одном направлении. Обстоятельства складываются именно так, как предсказывалось.
— Ты выглядишь самодовольным.
— Самодовольным? — Арху помотал головой так, что даже уши захлопали. — Нет. Я просто предпочитаю точные предсказания; так я меньше нервничаю, особенно когда слышу о «необходимости экспансии» от политика, располагающего ядерным оружием, когда больше никто в мире его не имеет. Нет, мы оказались в нужном месте в нужный момент. Теперь нам остается только ждать.
Заклинание, благодаря которому нью-йоркская и лондонская команды оказались в тысяча восемьсот семьдесят четвертом годy, а потом Арху с Сиффхой попали в Виндзорский дворец, встретило, как и предсказывал Иф, отчаянное противодействие. Сопротивление было чудовищным, гораздо более сильным, чем в предыдущий раз. Однако, какая бы Сила ни стояла за этим, она оказалась просто не готова к тому энергетическому потенциалу, которым теперь обладала Сиффха; она преодолела барьер, как будто его и вовсе не существовало. Сначала заклинание перенесло путешественников в то время и место, где Арти набрел на них. Подросток мог теперь спокойно успеть к чаепитию с дядей Ричардом. Попрощавшись с Арти, кошки отправились дальше и поздно вечером восьмого июля оказались на Куперс-Роу. Оттуда при слабом свете покрытой шрамами Луны они спустились на станцию метро «Марк-Лейн».
