зарыдаю вслух.
Потом подошла Мод и увела меня.
Я почувствовала усталость. Я устала прятаться, я устала от бесконечных нападок „леваков“ друг на друга — время наших активных действий прошло, наступило разочарование; мы ведь ничего толком не достигли, думала я. Мне казалось, что Уотергейт существенно изменил климат в стране, и вот 14 ноября 1974 года я сдалась властям. Мне дали два с половиной года, а в марте семьдесят пятого власти пытались принудить меня дать показания против одного из моих бывших друзей. Я отказалась. За это мне дали еще четыре месяца.
Со времени освобождения я живу в Нью-Йорке. Живу скромно, пишу книгу и участвую по мере сил в женском движении. Я смотрю назад с сожалением: моя юность ушла. Наверное, я истратила ее не так, как следовало бы. И все же, когда я вспоминаю, что была против вьетнамской войны, я горжусь собой.
Александр ПУМПЯНСКИЙ
Комментарий к исповеди
2-й юноша негр. Сделать нужно вот что: пойти на вербовочный пункт, прихватить с собой бутылку с бензином, заткнуть ее пробкой»…
1-й белый юноша. Да, конечно. Ну а если мы хотим взорвать идеологию?
Публично исповедавшись в былых грехах, которыми она и сейчас чуть-чуть гордится, она впустила нас в мир своего смятения, взорванных иллюзий и не до конца растраченной надежды. А перед глазами другая знаменитая беглянка. Копна курчавых волос, словно черный ореол, и вскинутый в победном жесте кулак. Анджела Дэвис.
Фотография еще одной беглянки сохранилась в мозаике бурного времени. Женская фигурка, теряющаяся в мешковатом костюме с чужого плеча, с чужим автоматом в руках в сан-францисском банке. Патриция Херст, блудная дочь благородного семейства, похищенная из дома, проклявшая свой дом (из подполья она называла родителей не иначе как «фашистскими свиньями») и, когда родители уладили отношения с благосклонной Фемидой, как ни в чем не бывало вернувшаяся домой.
Где-то между этими двумя полюсами место Джейн Альперт.
Но почему девушки?
Это вопрос памяти, то есть совести и чувства, а не только разума. Насилие над женщиной — самый страшный шок. Спасти женщину от насилия самый первый долг. Контраст между хрупким девичеством и безобразной чудовищностью репрессивного аппарата так нагляден и дик, что моментальный снимок разрастается до символического масштаба, превращается в образ американского насилия.
А мужские имена назвать нетрудно. Те же «соледадские братья», из-за которых Анджелу хотели приговорить к газовой камере. Джордж Джексон, оставивший нам свои тюремные письма — крик человека затравленного, но несломленного. Убит во время попытки к бегству. Джонатан Джексон — убит во время попытки спасти старшего брата. Другие братья — белые священники Дэниел и Филип Берриганы, яростные противники вьетнамской войны и беглецы от насквозь пристрастного правосудия. А сколько тысяч молодых американцев бежали от призыва в армию за рубеж в Канаду!
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ!
Особо опасный преступник.
Уличен в подрывной деятельности: проповедует всеобщее равенство и братство.
Возраст: 33 года.
Особые приметы: следы гвоздей на руках.
В последний раз видели на Голгофе около двух тысячелетий назад».
В 1971 году, когда я впервые оказался на американском берегу, эти плакаты, пародирующие фэбээровскую охоту, были очень популярны в молодежной среде.
В Гринвич-вилледже на стенах домов и лавок шла война лозунгов. «Черное — это прекрасно!» — кричало словами Мартина Лютера Кинга воспрявшее от унижений новое самосознание черных.
«Пуэрто-риканское — это прекрасно!» — еще одна разновидность пробудившейся, готовой уже постоять за себя гордыни.
«Свиньи — это прекрасно!» — стены яростно издевались. «Пантеры» агрессивная черная молодежь, а также белые радикалы стали называть свиньями полицейских — прямое орудие репрессивной Америки.
«Хорошая свинья — мертвая свинья!»
Что и говорить, не самый благозвучный лозунг. И неоригинальный к тому же. В подлиннике он звучит так: «Хороший красный — мертвый красный». В годы «охоты за ведьмами» им погромыхали всласть. И сейчас кто-нибудь из вечно правых, вплоть до ближайшего окружения президента, нет-нет да и пустит в оборот нечто похожее: «Лучше мертвый, чем красный». Впрочем, и маккартисты могут претендовать лишь на соавторство. Ибо впервые кровожадный клич прозвучал в годы «освоения Дикого Запада». «Хороший красный — мертвый красный» относилось к краснокожим. Два века шовинизма и два десятилетия нетерпимости отрыгнулись Америке, ее молодежь вернула ей ее собственный плевок. Она ведь тоже американское детище — американская молодежь.
Плакат с изображением президента Никсона в самой фривольной позе… Еще один плакат, снова Никсон, лицо крупным планом. Характерную мину жуликоватости, схваченную фотоаппаратом, подчеркивает подпись: «А вы купили бы у этого человека подержанный автомобиль?»
До уотергейтского скандала было еще три года. Еще через год на президентских выборах Никсон одержит грандиозную победу. А молодежь уже тогда удивлялась и вопрошала «молчаливое большинство», эту приличную публику, правда, и в самом деле не слишком приличным способом: «Послушайте, ведь вы не купили бы у этого человека даже подержанный автомобиль, почему же вы покупаете его президентство? Почему вы позволяете ему продать себе вьетнамскую войну и реакцию дома?»
Но, может быть, три года спустя перед ними извинились и сказали: «Да, вы были правы, это мы проявили преступное легкомыслие…» Ничего подобного, конечно же, не случилось.
«Любите, а не воюйте!» Или, как буквально перевел Евтушенко, не желая сбиваться на ненужную благочестивость: «Делайте любовь, а не войну!»
«Война вредна для детей и других живых существ».
«Детьми-цветами» называли себя хиппи. Их обезоруживающе наивная тихая нота была тоже слышна в какофонии американской драмы.
Сотни «подпольных» листков, газет и изданий кричали о революции. Энергичным соленым языком они призывали молодежную аудиторию плевать на призывные армейские пункты и вьетнамскую войну и на любые табу, включая запрет на марихуану.
Эпидемия угона самолетов была в разгаре.
Рецепты гремучих смесей, «бомбовых коктейлей» печатались в открытую. В книжке Эбби Хоффмана, лидера йиппи, «партии» революционного балагана, перечислены семь вариантов бомб, которые можно сделать в домашних условиях. Смесь бесовства с коммерциализмом, книжка эта мозолила глаза уже своим названием. «Укради эту книжку!» — значилось на титульном листе.
Фарс теснил, но и оттенял трагедию.
В тюрьме, из которой у него не было ни малейшего шанса выйти на волю, самодельный революционер Джордж Джексон зачитывался наставлениями по городской герилье — партизанской войне в каменных джунглях.
«Пантеры» скрежетали зубами: «Смерть свиньям!». но убивали-то «пантер». По всей стране шла
