хлебе, вине и овсе. Один за другим насытившиеся люди удалялись в парусиновые палатки, чтобы поплотнее закутаться в одеяла и погрузиться в такие сны, какие приходят к усталым путникам в холодном крае, — и наконец у костра остались только Хела (клевавшая носом над чашей вина) и мы с рыцарем Леопардов.
Я поднял глаза и позвал:
— Ури? Ури?
Ответа не последовало. Рыцарь Леопардов спросил:
— Это один из ваших слуг? Я схожу за ним.
— Вы можете спуститься в Эльфрис?
Рыцарь Леопардов улыбнулся и помотал головой.
— А я могу. Я должен быть там сейчас — и хотел бы.
Хела вскинула голову:
— Это не он, а она.
— Вы опасаетесь, что я убью вас во сне? — спросил я рыцаря Леопардов. — Или поджидаете удобного момента, чтобы убить меня?
Он снова помотал головой:
— Я не настолько глуп, чтобы полагать, будто могу убить вас.
— Тогда ложитесь спать.
Он слегка замялся:
— Я надеялся поговорить с вами, пока все остальные спят.
— Я отправлюсь на боковую, как только допью вино, — сообщила Хела хриплым голосом.
— Вы можете говорить сейчас, — сказал я, — или вообще не говорить. Если Ури не явится, мне придется самому отыскать колючее апельсиновое дерево, повыше и постройнее. Я посадил несколько в давнее время, которое почти забыл, и хочу посмотреть, сослужит ли мне службу хоть одно.
— Я слышал о них, — сказал рыцарь Леопардов. — Иногда люди делают из них луки.
— У меня как раз такой лук. Если бы вы разрешили мне оставить Облако и меч, он стал бы вашим. Возможно, впрочем, оно и лучше, что вы не позволили.
— Вы нарочно поддались мне. — Даже если бы эти слова вытянули из него раскаленными клещами, они не причинили бы ему большей муки. — Я точно знаю. Почему вы так поступили?
— Я не хотел вас обидеть.
Хела подняла глаза от чаши:
— Он не похож на вас.
Рыцарь Леопардов кивнул:
— Истина в вине, как сказал бы мой отец. Я молод, сэр Эйбел, но вы не похожи ни на одного человека из всех, кого мне доводилось встречать.
— Вы молоды, — сказал я.
— Двадцать четыре года.
— Но я просто мальчишка, не старше Тауга. Иногда я забываю об этом, и иногда мне кажется, что Вальфатер, который помнит все, тоже забывает об этом.
— Вы ничего не должны мне, — сказал рыцарь Леопардов, — однако я прошу вас ответить на один мой вопрос. Тогда, возможно, мне удастся заснуть.
Хела рыгнула, как рыгают лошади.
— Он никогда не спит.
— Просто иногда меня тревожат разные мысли, вот и все.
— Если вы предпочитаете поговорить завтра утром…
Я помотал головой:
— Завтра утром у нас будут другие предметы для разговора, — во всяком случае, я собирался обсудить с вами кое-какие вопросы. Вы направлялись в Йотунленд. С какой целью, не мое дело, но я отвечу на ваш вопрос честно и обстоятельно, если сначала вы ответите на мой. Вы согласны?
— Конечно. Я был посвящен в рыцари в возрасте девятнадцати лет. Вы скажете, это слишком рано, и возможно, так оно и есть. Я не знаю. Но так или иначе, сердце у меня пело от радости. Я знал — нет, похвалялся, — что к двадцати пяти годам стяжаю великую славу и что король Арнтор, слыша мое имя у всех на устах, пошлет за мной. В нашей части страны постоянно ведутся войны. Кочевые племена совершают набеги на нас, а мы — на них. Не знаю, в скольких схватках я принимал участие. — Рыцарь Леопардов пожал плечами. — Выпустишь с полдюжины стрел — и противник обращается в бегство. Если повезет, иногда представляется случай скрестить мечи. Мне довелось драться на мечах трижды, а один раз я пронзил копьем вождя племени. — Он вздохнул. — Долгие ночные переходы, когда ежеминутно ожидаешь засады. Еще более долгие дневные переходы под палящим солнцем — здесь не место жаловаться на трудности. Жара и жажда; пот, от которого ржавеют доспехи; шарф, повязанный на лицо для защиты от пыли. Какую, по-вашему, славу стяжал я в результате?
— Никакой, полагаю.
— Совершенно верно. Моя мать получила письмо от сестры, служащей при дворе. В Утгард отправляли посольство, и один наш родственник — дальний, но родственник — возглавлял его. — Нахмурившись, рыцарь Леопардов поворошил сучья в костре. — Я приехал в Кингсдум слишком поздно и в Иррингсмаут опоздал, хотя уже наверстал время. Думаю, сейчас они опережают меня на день-другой. А теперь вот это.
— Он опережает вас на неделю, самое малое.
— Вы точно знаете?
Я кивнул.
— И все же я мог бы прославить свое имя.
— На поприще дипломатии?
— В бою с ангридами. Я мог бы победить на турнире их искуснейших воинов или защитить наше посольство. Ангриды на все способны.
— А следовательно, едва ли можно ожидать, что их воины станут сражаться честно.
— Среди всего прочего, сражаться честно — значит сражаться в полную силу. Почему вы поддались мне?
— Он хитрый. — Хела хлопнула рыцаря Леопардов по плечу достаточно крепко, чтобы тот покачнулся, потом поднялась на ноги и пошла прочь неверной поступью. —
— Я объясню. Предупреждаю: вы не найдете ничего интересного в моем объяснении.
— Сомневаюсь.
— Посмотрим. Я люблю Дизири, королеву моховых эльфов. Я любил ее всю жизнь, — во всяком случае, сейчас мне так кажется.
Рыцарь Леопардов промолчал.
— Вы не верите в существование эльфов. Я был в Эльфрисе, и она была там со мной. Вы скажете, что наверняка я знал и других женщин. Я не мог полюбить ни одну, и они не могли заставить меня разлюбить Дизири.
— Вы счастливый человек, — сказал рыцарь Леопардов. — Большинство так и не находит настоящей любви.
— Возможно, вы правы. Однажды я почти забыл Дизири. Я находился далеко от нее. Очень далеко.
— Я бы сказал, вы и сейчас далеко от нее.
— Нет, сейчас недалеко. А тогда… я находился там, куда ей путь закрыт навеки. Мне казалось, я счастлив, и остальным тоже так казалось. У меня были могущественные друзья, которые хотели, чтобы я был счастлив, и делали для меня все возможное.
В отдалении ухнула сова, и я услышал, как Облако бьет копытом, готовая пуститься галопом.
— Что-то мучило меня. Я просыпался среди ночи в слезах и не мог вспомнить свои сны. Здесь я не сплю. Во всяком случае, в вашем понимании слова.
— Вы уже говорили что-то такое.
— Вероятно, тогда я солгал, но сейчас я пообещал говорить правду. Один мудрый друг понял, что я
