Молитва об Оуэне Мини

— ТЕБЕ РЕШАТЬ, — промолвил он.

Мне наконец удалось сдвинуться с места и подойти к станку. Алмазный диск так блестел, что я не мог на него смотреть. Я положил палец на деревянный брусок Оуэн включил мотор.

— НЕ СМОТРИ НА ДИСК, И НА ПАЛЕЦ ТОЖЕ НЕ СМОТРИ, — наставлял он меня. — СМОТРИ ПРЯМО НА МЕНЯ. — Он надел защитные очки, и я закрыл глаза. — НЕ ЗАКРЫВАЙ ГЛАЗА — А ТО ЕЩЕ В ОБМОРОК УПАДЕШЬ. СМОТРИ ТОЛЬКО НА МЕНЯ. ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧЕГО ТЕБЕ НАДО БОЯТЬСЯ, — ЭТО ДВИНУТЬСЯ С МЕСТА. СМОТРИ, НЕ ДВИГАЙСЯ. К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА ТЫ ЧТО-ТО УСПЕЕШЬ ПОЧУВСТВОВАТЬ, ВСЕ УЖЕ БУДЕТ КОНЧЕНО.

— Я не смогу, — не выдержал я.

— НЕ БОЙСЯ, — успокоил меня Оуэн. — МОЖНО СДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО ЗАХОЧЕШЬ, — НАДО ТОЛЬКО ПОВЕРИТЬ, ЧТО СМОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ.

Стекла его защитных очков были очень чистыми, а глаза — ясными.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, — сказал мне Оуэн. — С ТОБОЙ НЕ СЛУЧИТСЯ НИЧЕГО ПЛОХОГО, ПОВЕРЬ МНЕ.

Пока он опускал алмазный диск, — я старался не слышать никаких звуков. Не успев еще ничего почувствовать, я увидел, как кровь брызнула на стекла его защитных очков, за которыми застыли немигающие глаза, — с диском он все-таки мастерски управлялся.

— ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ МОИМ МАЛЕНЬКИМ ПОДАРКОМ ТЕБЕ, — сказал Оуэн Мини.

9. Бросок

Когда я слышу, как кто-нибудь с умилением рассуждает «о шестидесятых», со мной делается то же, что с Хестер, — меня тянет сблевать. Я помню простаков, что с пеной у рта доказывали — и это было уже после бойни в Хюэ в 1968-м, когда там погибло 2800 человек гражданского населения, — будто вьетконговцы и северные вьетнамцы нравственно выше нас. Я помню, как один мой ровесник спросил меня — с уморительной серьезностью, — не кажется ли мне иногда, что все наше поколение воспринимает себя слишком уж истово, и не приходит ли мне в голову, что, возможно, лишь марихуана открывает нам глаза.

— ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА НА ЧТО? — переспросил бы Оуэн Мини.

Я прекрасно помню агрессивность так называемых «детей-цветов» — да-да, праведная борьба за мир или за что бы то ни было в самом деле агрессивна. И мистический туман, который они так часто напускали в своих рассуждениях, — все это я тоже прекрасно помню, как и их пристрастие к «травке». И еще я помню, что, за исключением Оуэна Мини и «Битлов», все кругом практически напрочь утратили вкус к иронии.

Потому-то Хестер и провалилась тогда как автор и исполнитель собственных песен — из-за убийственного отсутствия иронии. И вероятно, именно поэтому она пользуется таким успехом сегодня: в том направлении, куда эволюционировала ее музыка, от фолка к року, и с визуальной поддержкой в виде этих чудовищных видеоклипов — этой убогой и вялой череды «образов», которые крутят по музыкальным телеканалам всего мира и выдают за глубокомысленное повествование, — ирония больше не нужна. И только в сценическом псевдониме, что выбрала себе Хестер, сохранилась ирония, когда-то окружавшая ее и ее отношения с Оуэном Мини. Как фолк-певица она была просто Хестер Истмэн — унылая и безликая, — пшик. Но как стареющая звезда хард-рока, как увядающая королева этой самой визгливой, назойливой и буйной разновидности рок-н-ролла она известна под именем Похотливая Самка!

— Вот так херовина! — говорит Саймон. — Похотливая Самка — это ведь наше семейное прозвище! Пусть эта зараза отстегивает мне комиссионные — это ведь я первый придумал!

То, что я довожусь двоюродным братом Похотливой Самке, слегка поднимает меня в глазах моих девчонок из школы епископа Строна, которые во всех других отношениях склонны считать меня брюзгой и занудой — эдаким чудилой, коротко стриженным типом, что носит вельвет и твид и примечателен лишь своими политическими взглядами да мерзкой привычкой уминать обрубком указательного пальца табак в трубке. Собственно, а почему бы нет? Мой палец словно для того и создан; нам, калекам, надо стараться извлекать из своих увечий и изъянов все возможные выгоды.

Хестер изредка приезжает на гастроли в Торонто, и мои ученицы, что причисляют себя к ее яростным поклонницам, всегда обращаются ко мне насчет лишнего билетика; они знают, что у меня можно разжиться десятком-другим. В окружении юных и прелестных спутниц мне проще раствориться в фанатеющей толпе. Кроме того, такой эскорт делает меня «крутым» в глазах самой Хестер.

— Я вижу, для тебя еще не все потеряно, — неизменно замечает моя сестрица, пока в ее захламленную гримерку за кулисами толпой вваливаются мои ученицы — естественно, немеющие от ужаса при виде как всегда растрепанной и неряшливой до неприличия Хестер.

— Это мои ученицы, — напоминаю я сестре.

— Ну и хорошо, — уверяет меня Хестер, после чего всегда обращается к какой-нибудь из девушек, а то и сразу к нескольким: — Хотите безопасного секса — попробуйте это дело с ним! — Тут она кладет мне на плечо свою тяжелую лапу и изрекает: — Он ведь у нас, знаете ли, девственник. Безопаснее не бывает!

И они все хихикают над ее шуткой — они и вправду думают, это шутка. По их представлениям, подобные бесстыдные шутки совершенно в духе Похотливой Самки. Я очень хорошо вижу: они даже мысли не допускают, будто заявление Хестер — насчет того, что я девственник, — это правда!

А Хестер знает, что это правда. Я не понимаю, почему мой статус кажется ей оскорбительным. После многолетних унизительных попыток расстаться с невинностью, никого, кроме меня самого, не волнующей, — что-то никто на нее всерьез не покушался, — я решил, что, в конце концов, девственность, если ее хранить, обретает ценность. Думаю, вряд ли меня можно называть «непрактикующим гомосексуалистом», что бы там это ни означало. Все, что со мной произошло, просто-напросто сделало меня бесполым, и у меня, естественно, нет желания стать «практикующим».

Хестер тоже на свой лад осталась девственницей. Оуэн Мини был единственной любовью в ее жизни; после него она ни разу больше не позволила себе всерьез кем-нибудь увлечься.

— Мне время от времени нравится какой-нибудь парнишка, — как-то поделилась она со мной. — Знаешь, сейчас такие времена, что надо придерживаться «безопасного секса», а потому я предпочитаю девственников. Эти мальчики не смеют мне врать, представляешь! И потом с ними так легко расставаться — они даже вроде как благодарны! А что может быть лучше? — спрашивает меня моя сестрица. И мне ничего не остается, кроме как улыбаться в ответ на ее кривую ухмылку.

Похотливая Самка! У меня есть все ее пластинки, но нет проигрывателя; и все ее пленки у меня тоже есть, но нет магнитофона — нет даже автомагнитолы. Да у меня и автомобиля-то нет. А что касается новых видеоклипов Хестер, я вполне могу полагаться на своих учениц.

— Мистер Уилрайт! Вы уже видели «Без рук за рулем»?

Я вздрагиваю. Рано или поздно я смотрю их все. От этой чертовщины никуда не сбежишь; видеоклипы Хестер пользуются скандальной славой. Даже преподобная Кэтрин Килинг пристрастилась! Якобы из-за того, что клипы смотрят ее дети, так что ей важно знать, что это за новомодные мерзости.

Видеоклипы Хестер и в самом деле безобразны. Петь она стала если не лучше, то уж точно громче; музыкальное сопровождение насыщено электрическими басами и другими виброакустическими эффектами, придающими голосу Хестер низкий гнусавый тембр, отчего ее пение напоминает вопли избиваемой тетки, взывающей о помощи со дна железной бочки. Визуальный же ряд — это нарочито непонятная смесь современных сцен телесной близости с какими-то неведомыми парнями и черно-белых документальных кадров вьетнамской войны. Тела, сожженные напалмом; матери с убитыми младенцами на руках; вертолеты, что приземляются, взлетают и разбиваются в гибельном огне; неотложные хирургические операции прямо на поле боя; бесчисленные солдаты, обхватившие голову руками, — и среди всего этого Хестер собственной персоной; она проходит по гостиничным номерам, очень похожим один на другой, и в каждом ее ждет очередной робкий парень, он одевается или, наоборот, снимает одежду.

Ровесники паренька — а особенно ровесницы! — считают творчество Похотливой Самки глубоким и человечным.