— Если собираешься выставлять свои прелести напоказ всему свету, то оно великолепно подходит для этих целей, — цинично бросил он.
— Ты уже устроился в своих новых комнатах? — упорствовала Уитни.
Клейтон отодвинул тарелку, словно окончательно лишился аппетита, и поднялся.
— Я нахожу их гораздо более предпочтительными, чем те, что занимал раньше, — процедил он и, повернувшись, направился к выходу. Через несколько минут входная дверь громко хлопнула, и Уитни услышала стук колес удаляющейся кареты. Она устало опустила плечи, понимая, что потерпела поражение. Ее снова затошнило, разболелась голова, но Уитни все же отправилась на бал к Уилсонам и постаралась остаться за полночь в слабой надежде, что Клейтону не понравится ее столь долгое отсутствие и в следующий раз он захочет ее сопровождать.
Она смертельно устала, но сразу проснулась, как только экипаж остановился у подъезда Клеймора как раз в тот момент, когда Клейтон выходил из своей кареты.
Они поднялись по ступенькам крыльца, и Уитни успела заметить сверкнувший гневом взгляд и плотно сжатые челюсти.
— Продолжай приезжать домой под утро, и через неделю весь Лондон начнет про тебя сплетничать, — сухо выдавил он.
Уитни остановилась у двери своей комнаты.
— Я не смогу выезжать, как только мое состояние окажется очевидным, — сообщила она, — кроме того, я прекрасно провела время! — из чистого упрямства добавила она, гордо вскинув голову.
И хотя не могла сказать определенно, но Клейтон, кажется, выругался себе под нос.
На следующее утро Уитни отправилась в конюшню, где конюх решительно отказался оседлать Хана. Она была обижена, смущена и рассержена, а также настолько сконфужена, что грум был вынужден сослаться на приказ его светлости. Уитни слишком расстроилась, чтобы хорошенько обдумать свои дальнейшие действия. Не говоря ни слова, она величественно повернулась и направилась к дому, прошла прямо в кабинет Клейтона, даже не подумав сначала постучать.
Клейтон совещался с большой компанией людей, сидевших вокруг его письменного стола. Все мгновенно вскочили, кроме Клейтона, который поднялся с видимой неохотой.
— Прошу прощения, джентльмены, я не знала, что у моего мужа посетители, — ангельски улыбнувшись удивленным мужчинам, сказала Уитни. И, обратившись к Клейтону, застывшему на месте, объявила: — Произошло некоторое недоразумение. Никто в конюшне, кажется, не понимает, что Хан — мой конь. Предпочитаешь сам все объяснить или предоставишь мне?
— Даже не пытайся сесть в седло! — зловеще предупредил муж
— Простите, что прервала ваше совещание, — пробормотала Уитни, покраснев от стыда. Как он может говорить с ней в таком уничижительном тоне в присутствии незнакомых людей!
Она поспешно вылетела из комнаты. Это просто безумие, сумасшествие, извращенная жестокость! Теперь Клейтон намеренно не позволяет ей хоть как-то занять время! Хочет лишить ее всех радостей жизни!
Уитни сорвала крохотный цилиндр. Она ненавидела эту глупую моду! Самое прекрасное во время езды — чувствовать, как ветер треплет волосы.
Она уже шагнула к гардеробной, намереваясь переодеться, но почему-то передумала. Направившись к конюшне, она окинула первого же конюха, осмелившегося преградить ей дорогу, таким взглядом, что тот почтительно отступил. Потом Уитни подошла к стойлу Хана, накинула на него узду и с трудом сняла седло с колышка. С каждой секундой мужества у нее все прибавлялось. В конце концов, никто из них не посмеет ее остановить. Ей удалось надеть на Хана тяжелое дамское седло лишь с третьей попытки, но она все-таки добилась своего. Подтянув подпругу, как могла туже, и молясь, чтобы этого оказалось достаточно, она вывела коня и вскочила в седло.
Уитни каталась почти три часа. Уже через час она сильно устала, но не желала возвращаться. Клейтону, конечно, уже успели доложить обо всем, и гнев его будет ужасен.
Она ожидала очередной стычки, но не думала, что Клейтон будет дожидаться ее у конюшни. Он стоял, непринужденно опершись о выбеленный забор, и о . чем-то беседовал со старшим конюхом. При виде мужа Уитни невольно сжалась от страха, зная, что спокойный, почти равнодушный вид — всего лишь маска, под которой бушует убийственная ярость, готовая обрушиться на нее.
Когда она проезжала мимо, Клейтон обманчиво-небрежным жестом выбросил руку и ухватил поводья Хана, резким рывком остановив лошадь. В глазах блеснула уничтожающая злость, а голос был таким тихим и ледяным, что сердце Уитни сжалось.
— Слезай!
Уитни уже почти решилась вырвать поводья, развернуть Хана и умчаться куда глаза глядят.
— Попробуй только! Я предупреждаю… — прошипел он.
К собственному стыду и унижению, Уитни почувствовала, как загорелись щеки и затряслись руки. Она судорожно сглотнула и виновато протянула к нему ладони:
— Ты поможешь мне спешиться? Клейтон грубо сдернул ее с седла.
— Как ты посмела ослушаться меня? — прорычал он и, больно впившись пальцами в ее плечо, потащил за собой под удивленными взглядами грумов и конюхов.
Уитни подождала, пока они отошли подальше и приблизились к черному ходу, прежде чем вырвать руку и стремительно развернуться.
— Ослушаться тебя? — повторила она. — Собираешься напомнить мне о моих обетах? Неужели… Хотите, чтобы я напомнила вам о ваших, милорд?
— Я хочу предостеречь тебя, причем только один раз, — угрожающе прорычал Клейтон. — Если хочешь, назови это советом.
— Будь мне нужен совет, — парировала Уитни, обдавая мужа зеленым пламенем глаз, — ты оказался бы последним человеком на земле, у которого я бы его попросила!
Она уже открыла рот, чтобы сказать еще что-то, но тут же передумала при виде его искаженного яростью лица.
— Попробуй еще раз не подчиниться моим приказам, и я велю запереть тебя в комнате, пока твое отродье не появится на свет!
— Уверена, что тебе именно этого и хотелось бы! — фыркнула Уитни, вне себя от вспыхнувшей ненависти к мужу за то, что посмел назвать ее ребенка отродьем. — Ты самый подлый, самый жестокий… негодяй и лгун! Как ты посмел уверять, что любишь меня, и потом так поступать! И еще одно, милорд герцог, — добавила она, задыхаясь от гнева, — хотя это должно было оказаться для вас невероятным сюрпризом, так уж вышло, что от плотской любви появляются дети!
Клейтон был так поражен этим смехотворным «откровением», что не успел заметить мелькнувшую в воздухе руку. Прозвучала оглушительная пощечина, и Уитни подняла голову с видом разгневанной богини.
— Ну же, не стесняйся, ударь меня! — вскричала она. — Хочешь причинить мне как можно больше боли, я не помешаю! Что это с тобой — потерял желание терзать меня? — продолжала издевательским тоном Уитни, не обращая внимания на бешено бьющийся в висках пульс. — Прекрасно, потому что я достаточно зла, чтобы не отказать себе в удовольствии еще раз дать тебе по физиономии!
Она широко размахнулась, но тут же охнула от боли в запястье, стиснутом его пальцами, словно клещами.
Заведя жене руку за спину, Клейтон дернул ее на себя.
— Ты прекрасная, лживая, хитрая самка, — взорвался он, — хотя бы раз за нашу позорную жизнь вместе скажи правду! Всего лишь раз. Клянусь, что спокойно приму любой ответ!
— Клянешься? — взвилась Уитни. — Так же, как клялся перед алтарем? Как клялся в этом доме никогда не причинять мне боли? Твое слово не стоит и…
— Этот ребенок мой? — бросил ей в лицо Клейтон, безжалостно сжимая пальцы.
Глаза Уитни становились все шире, пока не превратились в огромные зеленые озера; губы раскрылись в потрясенном неверии, столь убедительном, что на какую-то долю секунды Клейтон даже спросил себя, не произошла ли какая-то ужасная ошибка и не виновен ли он во всем сам?
— Твой ли он? Твой?! — повторяла она, все повышая голос, и неожиданно едва не рухнула ему на
