небесам, я влюбился.
Почему-то после этих рассказов Дамьен представлял себе ее вполне обыкновенной. Между тем про нее можно было сказать многое, но только не это.
В описании других качеств Дамьен мог согласиться с Гарольдом. В ней было что-то чистое и даже ангельское. Он был в этом уверен, хотя только что он встретил ее в более чем странной и даже двусмысленной ситуации. Она как будто излучала достоинство и добродетель.
Он постарался не думать о добродетели, а своим опытным взором осмотрел всю ее с ног до головы. У нее были длинные изящные ноги и очень красивая фигура. Ее веснушки, полные губы и длинные вьющиеся золотистые волосы заставили бы любого мужчину думать о вещах, если даже быть скромным в оценках, совершенно противоположных чистоте и святости.
Дамьену забавно было представить себе мужчин, которые пускали слюнки, глядя на нее, а затем немедленно отправлялись на исповедь, независимо оттого, были они католиками или нет.
Сделав еще глоток кофе, Дамьен подумал, что если бы она не была невинной невестой его кузена, он с удовольствием оказался бы с ней на одном стуле, обнимая ее и утешая ласками и нежными поцелуями. Они оказались одни в затерянном отдаленном коттедже, и она, только что перенеся суровое испытание, нуждалась в утешении.
Ситуация была вполне очевидной, а он всегда любил женщин.
Однако, продолжая смотреть на нее и размышлять, он пришел к выводу, что ей не нужны были его утешения. Он не видел ни слез, ни истерики. Она оставалась спокойной и разумной во время всех этих страшных событий. На самом деле она завоевала его уважение в тот момент, когда назвала свое имя, держа в руках над головой стул для защиты.
Порыв ветра ворвался в трубу и качнул языки пламени. Мисс Уилсон вздохнула. Дамьен посмотрел на потрепанное старое платье, которое было на ней, и представил себе, как бы она выглядела в своем богатом доме в Нью-Йорке, вся в шелках и увешанная драгоценностями. Наверное, ей сейчас очень не хватало ее горничной.
– Предполагаю, что это не те условия, к которым вы привыкли, – сказал он, поднося кружку с кофе ко рту. – Уверен, что сейчас вы бы с огромным удовольствием помчались в вашу отделанную золотом ванну в Нью-Йорке.
Она наклонила голову и смущенно улыбнулась:
– Прошу прощения, лорд Элсестер. Надеюсь, вы не думаете, что я привыкла к излишествам и никогда не знала трудностей.
Весьма удивленный ее неожиданной реакцией, Дамьен уперся локтем в колено и заинтересованно спросил:
– А разве это не так?
– Нет, – ответила она не очень уверенно.
Черт возьми, она выглядела совершенно очаровательно. Он приподнял брови, ожидая объяснений.
– Я не собираюсь оправдываться, – продолжала Адель, – но я не хотела бы, чтобы у вас были неверные представления о будущей жене вашего кузена. Или вообще обо всех американцах.
Он прищурил глаза и решил, что может поразвлечься, беседуя с ней. Она обещала быть интересным собеседником.
– А я думал, что все американские наследницы привыкли к излишествам.
Адель помолчала несколько секунд, как будто подыскивая слова.
– Это не так, совсем не так. На самом деле, могу поспорить, мне пришлось пережить более тяжелые обстоятельства, чем вам. Вряд ли вы когда-нибудь испытывали голод или обходились без обуви целое лето, в доме и на улице.
– Без обуви? – удивленно переспросил он.
Ему пришлось признать свое поражение. Его также невероятно удивило ее желание «поспорить» с ним. Возможно, где-то внутри этого ангельского существа тлели огоньки озорства.
Казалось, она поняла, что ее аргументы были ему не очень понятно, и от смущения закрыла глаза.
– Наверное, мне не следовало этого говорить. Вы, англичане, всегда считаете себя выше нас.
– «Вы, англичане»? – с изумлением переспросил он, явно заинтересованный направлением, которое принял их разговор. – Мы, англичане, не единственные, кому свойственны предрассудки. Как вы думаете, мисс Уилсон, к чему придет мир, если люди разных национальностей не смогут сосуществовать?
Несколько секунд она с удивлением смотрела на него, пока не догадалась, что он дразнит ее. И тогда она улыбнулась. Улыбка была очень милой и в то же время лукавой.
Дамьен впервые видел ее спокойной и улыбающейся. До этого момента она чувствовала себя неловко, нервничала, глядя на него с опаской. Возможно, теперь она успокоится. Его же спокойствие, кажется, наоборот, улетучивалось.
Он перевел взгляд на кофе и неожиданно понял, почему Гарольд так увлекся этой женщиной. Она была не только совершенной во всех отношениях, но в ней было еще что-то, что трудно было выразить словами, какая-то искренность и естественность.
И такой человек, как Гарольд, который всегда стеснялся в обществе женщин, должен был быть покорен ее такой естественной харизмой.
А она вернулась к незаконченному разговору.
– Наверное, Гарольд описывал вам наш летний дом в Ньюпорте, – говорила она, – и это описание никак не соответствовало моим рассказам об отсутствии обуви.
– Он говорил мне о ваших стаканах для шампанского, отделанных бриллиантами.
