– Эй, – Алек снова погладил ее по спине, – давай-ка я провожу тебя домой. Ты немного отдохнешь, а когда я освобожусь, мы отпразднуем твою победу.
– Нет, я не хочу. – Кристин покачала головой. – Если я сейчас появлюсь дома, Робби поймет, что я расстроилась, и начнет меня жалеть. Мне это будет неприятно. Отец, как правило, не замечает такие моменты, он их просто не видит, но Робби замечает все, хотя это не мешает ему подметать моим самолюбием теннисный корт. По его мнению, я просто не должна придавать значения таким вещам. Конечно, ему легко говорить. Он всегда без особых усилий завоевывал всеобщее внимание. – Она подняла голову и уже почти спокойно посмотрела на Алека: – Ну почему семейные отношения обязательно должны быть такими сложными? Как можно одновременно любить людей и злиться на них?
– Не знаю. Но мне твои чувства понятны.
– Я хотела бы...
– Что?
Кристин по-детски шмыгнула носом, стараясь сдержать подступившие слезы.
– Я хотела бы, чтобы мои родители любили меня так же, как они любят Робби.
– О Крис! – Алек снова обнял ее.
Она закрыла глаза, досадуя на слезы, которые не смогла сдержать. Надо же было прийти на первое свидание с Алеком и расплакаться у него на плече.
Кристин решительно настроилась взять себя в руки и выпрямилась.
– Но знаешь, что говорят: «Если бы лягушки не пытались взлететь, они не отбивали бы себе задницы».
Алек засмеялся:
– А я думал, что это звучит так: «Если бы да кабы во рту выросли грибы».
– Просто ты приличнее меня. И ты более обаятельный.
– Да, я такой. Мистер Обаяние. – Его легкая улыбка помогла разрядить обстановку. – А я думаю, что ты очень приличная.
Кристин вытерла лицо.
– Но ты ведь не ругаешься, как я.
– Прежде чем ты сделаешь из меня настоящего паиньку, позволь мне кое-что пояснить.
– Что?
– Понимаешь, обычно бывает так. Каждому при рождении выделяется определенное количество ругательств. Но мой отец и брат настолько быстро расходовали свои квоты, что я решил проявить щедрость и поделился с ними.
– Правда? Ты очарователен. – Кристин улыбнулась Алеку. – И очень милый.
– Нет, только не милый. – Он содрогнулся – Достаточно «обаятельного». Обаятельный – это хорошо. Но только не милый и не прелестный.
– Но ведь так оно и есть.
– Нет. Мерзкий, тошнотворный. – Словно в приступе тошноты, Алек согнулся пополам.
– Прекрати! – Кристин, смеясь, толкнула его в плечо.
Алек повернулся и схватил ее за руку.
– Только если ты меня поцелуешь.
– С чего это? – Она наклонила голову, думая, как быстро ему удалось заставить ее перейти от слез к смеху.
Алек обхватил ладонями ее лицо и уже совершенно серьезно, глядя прямо в глаза, сказал:
– Потому что я не в состоянии думать о чем-либо еще с момента нашей первой встречи.
Когда Алек нежно провел большим пальцем по ее нижней губе, сердце Кристин затрепетало, но теперь уже не от страха, а от охватившей ее радости.
– Кругом полно людей.
– Они слишком увлечены катанием, чтобы обращать на нас внимание. Поцелуй меня.
– Да, – выдохнула Кристин, закрыв глаза.
Не было ничего милого или прелестного в том, как Алек поцеловал ее. Его губы заявляли о своих правах на нее, заставляя тело изнывать от желания, и Кристин до боли захотелось ощутить его всей кожей, чтобы вся боль, растущая внутри ее, уступила место наслаждению.
Она со стоном обхватила его за шею и пылко ответила на поцелуй.
– Диспетчер номеру 14В32, вы меня слышите? – проскрипел резкий женский голос.
Кристин испуганно отшатнулась, но, оглянувшись, никого не увидела.
– Проклятие! – Алек полез в карман куртки. – Мы еще не закончили. – Он легко поцеловал ее в губы и вытащил рацию. – 14В32 слушает, прием.
Кристин рассмеялась, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу.
