без толку. Ни фига она не знает!
– Надо было встряхнуть ее как следует!
– Слушай, ты что думаешь, та старуха всем встречным и поперечным про свои сокровища трепалась?
– Дашка, значит, все-таки есть сокровища? – едва слышно прошептала Оля. – Как интересно!
– Погоди, дай послушать!
Девочки стояли за кустами сирени, боясь даже шевельнуться.
– Не знаю, не знаю, – затянулся сигаретой Дмитрий Павлович. – Уж больно подозрительно ведут себя старуха и пацан. Если ничего не знают, почему врут? Почему парень тебе не свою фамилию назвал? Почему старуха притворилась, что живет в том доме? Почему другим именем назвалась? Ой, не нравится мне это.
– Ну, насчет старухи еще не факт. Это паршивец Петька сказал, а ему веры нет.
– Да, парень тот еще прохвост, слушай, Мишка, я что сейчас подумал…
– Ну?
– Это Петька все прибрал к рукам! Он, точно он! А с нами он в игры играет, за нос водит!
– А старуха?
– А старухе в лучшем случае двести баксов дал.
– Что ж он не затаился, если спер наследство?
– Для отвода глаз! Он перед старухой бисер мечет, чтоб никто ничего не подумал. Он мне насчет антиквара говорил…
– Насчет какого антиквара?
– Да он взбеленился в какой-то момент, даже не помню из-за чего, и решил меня на чистую воду вывести.
– Ну?
– Он мне заявил, что никакие мы с тобой не антиквары. Он, дескать, у какого-то знакомого антиквара справлялся насчет нас…
– Так он тебя на понт брал!
– Нет, Дима, нет! Он, думаю, и в самом деле был у антиквара. Только зачем? Чтобы толкнуть наследство! Или оценить! Понимаешь? А если он его уже толкнул?
– Тогда надо прижать его и отобрать деньги.
– Дима, Дима, ты что думаешь, ему какой-нибудь антиквар истинную цену даст? Щенку такому?
– Что ж ты молчал до сих пор, кретин? Надо не-медленно брать этого Петьку в оборот! Немедленно, иначе он спустит все и мы останемся при пиковом интересе! Ты адрес его знаешь?
– Знаю! Но сегодня воскресенье, и дома наверняка будут родители. Так, может, поговорить с родителями, а? Объяснить, что их сынишка ворюга обыкновенный? Чтобы прижучили парня как следует!
– Нет, ты все-таки редкий идиот, Мишка. Что, родители, по-твоему, вот так возьмут и отдадут бешеные бабки? Нет, тут надо по-другому! Надо этого Петьку заловить, отвезти ко мне на дачу и там прижать хорошенько. Небось, если ножичком перед ним помахать, утюжок к пузу приставить, он нам сразу все отдаст, пожалеет свою молодую жизнь. Ну а как отдаст он нам все, тут мы его и замочим. Чтоб не отсвечивал. А баба эта, Любка, ну ее к дьяволу. Ничего она толком не знает. Иначе давно бы уже все к рукам прибрала на правах старой дружбы. А у нее вон домик-развалюшка. Пошли отсюда, Мишка, поедем за этим Петькой. Вот кто нам нужен! Эх, хорошо иной раз на природе мыслями обменяться. Помогает! А то наломали бы дров с бабой, а мальца упустили! Жаль, что ты свою тачку далеко оставил.
– Почем я знал, что тебе в голову взбредет!
– Не препирайся, идем скорее.
Девочки затаили дыхание. Приятели вышли на улицу и очень быстро направились к станции.
– Что делать будем, Дашка?
– Надо срочно найти наших! Предупредить Петьку.
– А что он отсюда-то сделает? Тем более родители его на дачу уехали. Слава богу, что мы все слышали, – волновалась Оля.
– Только где ж нам их искать? Нет, давай уж подождем тут, а то вообще потеряемся. Смотри, Любовь Ивановна идет.
– Девочки, миленькие, вы все ждете? Надо было вам в доме остаться, больно уж вы деликатные.
– А что с мальчиком? – поинтересовалась Даша.
– Да ничего страшного, мороженым обожрался, а горло слабое, – улыбнулась Любовь Ивановна. – Идите, идите в дом! Молочка свеженького хотите, мне Маруся вот дала.
Она вытащила из сумки двухлитровую банку молока.
– У Маруси корова хорошая, молоко у нее – прелесть. В Москве такого не попьете. Со свежим хлебушком сам бог велел. А что это у вас лица какие странные, а? Случилось что?
– Любовь Ивановна, тут без вас приходили два человека…
– Больные, да?
– На всю голову! – проворчала Оля.
– Что ты говоришь?
– Любовь Ивановна, мы вот про Михаила Семеновича спрашивали, а Дмитрия Павловича Шахворостова вы знаете?
– Митьку Шахворостова? Как не знать, в одном классе с ним училась. Нешто это он приходил? Вот дела- то… Откуда бы ему взяться? Он уж сколько лет сюда носа не кажет. Говорят, сидел когда-то, вроде сбил человека на машине… Хотя точно и не помню. Зачем, интересно знать, его черти приносили? А он что, сказал, что еще зайдет?
– Нет. Не сказал. Он, Любовь Ивановна, по тому же делу, что и мы.
– Как это? Не пойму что-то.
Девочки переглянулись и быстро пересказали милой женщине все, что услышали, и все, что знали сами. Любовь Ивановна выслушала их, и вид у нее при этом был недоуменный. И вдруг она захохотала, да так, что начала икать. Она уже держалась за живот, стонала, на глазах выступили слезы. Девочки только испуганно переглядывались, решив, что у бедной женщины истерика. Наконец Любовь Ивановна немного успокоилась.
– Ну девочки, ну насмешили. Ой, мама, не могу! Сокровища? Богатство? Вы из-за этого ко мне приехали?
– Нет, – решительно ответила Даша, – мы ничего такого не ищем. С какой стати незнакомый человек станет мне сокровища какие-то оставлять? Я и так считаю, что камея по праву принадлежит вам. И я, конечно, ее вам отдам!
– Даша, не вздумай, – махнула рукой Любовь Ивановна.
– Но мы приехали потому, что эти люди все время чего-то от нас хотят. Они считают, что есть какое-то сокровище… И почему-то особенно им нужны фарфоровые кольца для салфеток… Откуда же они про них знают?
Любовь Ивановна опять засмеялась. Потом встала, зачерпнула воды из прикрытого чистеньким розовым полотенчиком ведра, выпила, поставила ковшик на место.
– Девочки, это я во всем виновата.
– Как это? – воскликнула Даша.
– Это давняя история, и глупость такая, что и сказать стыдно. Но придется. Вот уж взаправду – слово не воробей. Нет, ну надо же, дурак какой… Мы с Митькой в школе вместе учились и вроде даже дружили, так, по малолетству.
А Женечка, Евгения Митрофановна, тогда уж у нас не жила, в Москву уехала, жилплощади добиваться взамен отобранной. А вещички свои, пока суд да дело, у нас оставила. Вот в этом самом черном бауле. Я тогда маленькая была, ничего по нищете нашей не видела, и мне эти старинные вещички чудом казались, верхом красоты и богатства. А Женечку я любила больше матери родной. Такая она была добрая и так со мной, девчонкой сопливой, возилась, столько внимания мне уделяла. Одним словом, я над этим ее баульчиком тряслась, как Кащей над… Над чем там Кащей трясся, уж и не помню, да и неважно. А Митька
