– Ну?.. Ты еще жив, мой молочный братик?.. Ты еще не спятил бесповоротно?.. Хвалю, хвалю. Вот видишь, как оно все оказалось. А ты-то думал.
Она подняла голову. Свет зеленых глаз притушился, они светились тускло, грустно, как две зеленых масляных лампады. Он облизнул пересохшие губы.
– А как же… ты так следила за мной?.. Так… искусно?.. шла за мной по пятам… Ах, ну да, Венеция… когда мы полетели в Венецию, Эмиль тебе сказал… или Лора… А кто такой Бой… ну, в том притоне, куда ты меня затащила играть в карты?.. в какую-то игру, которой я не знал, не знаю…
– Бой – Григорий Бойцовский. Отец Борьки Бойцовского, которого ты убил. Старый лагерник. Крутой зэк. Борька, твой богатый Борька, не помогал ему ни черта, бросил его. Кинул отца. Содержала его я. У Боя было двое детишек от бандитки Маньки с Таганки… это у нее я взяла икону Донской Божьей Матери, там, в таганской малине… один разбился в лифте. Бой ужасно плакал. Его мальчонка разбился, грохнулся вместе с кабиной лифта в шахту в доме, где жили мои бедные вавочки, в тот вечер, когда их ограбили и убили. Парень был трудный, мотался по тюрьмам, по колониям, Бой хотел его вытащить, но ничем не мог ему помочь – сам завяз. Осталась еще дочь… она жива. Ну, да она придурок. Она слегка чокнутая. Юродивая, блаженненькая. Вот бы Константину пара была. Ей впору садиться на снежок и милостыньку просить. Да она так и живет. Ютится по трущобам… по старым домам, что на слом. Бой потерял ее из виду. И я тоже. Я не смогла ей помочь. Может быть, она тоже уже умерла… где-нибудь под забором. А ее богатый братец жил – кум королю, повелитель страны дураков, гулял так гулял, на всю катушку… в баксах купался… Ты его убил… твои киллеры… и ты был прав…
Она миг помолчала. Ее крик разорвался в комнате, как снаряд.
– Могла ли я стать другой?! Скажи, могла?!
В полной тишине он закрыл глаза и с ужасом представил себе раззявленный рыбий рот Хендрикье, ее худое тельце, вечный запах жареной камбалы, пропитавший ее плоть и ее тряпки. Господи, как она любила его. А он пользовался дурочкой, как тряпкой. Стирал ею с себя пыль. Кормил ею себя, и ее косточки хрустели у него на зубах.
Он всеми себя кормил. Он всех перемолол. Он не мог разгрызть только ЕЕ. И сейчас она ставит его к стенке. И он очумело раскидывает руки. И кричит: пощади!
И знает, что пощады не будет.
Она встала перед ним на своих высоких каблуках. Женщина, добившаяся всего красотой, купавшаяся в деньгах и власти, презиравшая их, как никто. Она близко подошла к нему, и ему в ноздри ударил тонкий запах лаванды, и рядом оказалось ее сильное гибкое тело под тонкой черной шерстью платья, и круто выгнутое бедро коснулось его бедра, обдав его страхом и жаром.
– Митя, – вкрадчиво, мурлыкающе прошептала она. – Митя, ты богат. Ты сейчас очень богат. Хотел бы ты быть баснословно богатым?.. Самым богатым человеком в мире?.. Чтобы у тебя было все, чего ни пожелаешь?.. Чтобы у тебя не было больше в жизни проблем?.. No problems, как говорят в Америке?.. Как говорил бедняга Фостер, мир его праху, – она шутливо воздела глаза к люстре, – хочешь?..
Он отшатнулся. Его всего перекорежило. Чуть не вывернуло наизнанку.
– Нет, – выхрипнул он. – Не-е-ет!
– Нет!
Она приблизила лицо. Он с ужасом глядел на ее румяные гладкие щеки. На бархат маски, обнимавшей переносицу, виски.
– Ну и дурачок, – проворковала она. – Тоже юродивый, как эта нищая малявка бедного Боя. Тебе предлагают сладкую жизнь, а ты кобенишься. Но ведь у тебя будет в руках большая власть. Ты же уже понюхал власть, Митя. Неужели тебе не хочется властвовать?.. Ведь это так сладко – властвовать, владеть. Ты будешь первым в твоем тараканьем Мировом Правительстве. Ты будешь первым на земле. Разве тебе не хочется быть первым?!
Он глядел ей прямо в глаза. Он видел ярко-зеленые радужки, мерцавшие зловеще, становившиеся то болотными, то золотистыми, как светляки, то густо-травяными. Какой Дьявол, оказывается, красивый. Она предлагает тебе власть. Она вхожа туда, куда ты еще не был никогда вхож. Она поведет тебя. Мужчину всегда ведет женщина. На трон мужчину всегда возводила женщина. И сбрасывала его с этого трона – тоже.
– Какой из меня владыка, – его губы еле разжимались. – Ты же видишь. Я собой-то не могу владеть.
– Отказываешься?..
Ее зубы блеснули в веселой улыбке. Веселая госпожа Дьяконова. Госпожа Голицына. Госпожа Дьяволица.
– Не надо мне этого.
– А вечной жизни ты хочешь?..
Он застыл, прикованный к ней холодной цепью долгого взгляда.
– Чего, чего?..
Он чуть не расхохотался.
– Я тебе говорю, ты хочешь не умереть никогда?.. Ты хочешь жить всегда?..
Ему захотелось взять ее за руку. Потрогать рукой ее щеку. Сжать ее в объятьях. Ощутить руками, телом, губами шеловистость и жар ее кожи. Она – сама жизнь. Но ведь и она умрет. Если она человек, конечно.
Она не человек, Митя. Помни это.
– Люди не живут вечно. Не пори чушь. Если ты хочешь посмеяться надо мной, посмейся как-нибудь по- другому.
– Люди могут жить вечно, Митя. Ты даже не представляешь, как. Мы ведь не умираем. Когда мы родились, мы уже воскресли. Только мы не чувствуем этого. Я занималась древними техниками жизни. Я знаю древнее знанье. Я живу вечно. Я не умру никогда. Никто не сможет меня убить до конца. Я уже умирала в прежних жизнях насильственной смертью. А ты даже не представляешь себе, что это такое – вечность. Я научу тебя. Я введу тебя туда за руку.
– Чем я должен буду тебе за это… заплатить?.. Своей… душой?..
Лицо его скривилось. Она усмехнулась надменно. На ее губе показались мелкие капельки пота. Ей было жарко в маске.
– А разве у тебя еще есть душа, Митя?.. Разве у тебя еще осталась душа?..
