– До Безансона?... До Лиона?... До Перигора?...
– Вот билеты, – небрежно сказал граф, вынимая бумажки из кармана брюк. – Выпейте с нами!
– Благодарствую.
Медвежьего вида проводник пригубил рюмочку, одобрительно крякнул:
– На Праздник Вина направляетесь?... Что ж с собой вино везете?... Там зальетесь! По горло. Впервые туда?
– Впервые.
– О!.. На всю жизнь запомните. Впечатлений гора. Приключений целый воз. Глядите не упадите, нализавшись, с моста Розмари в Луару!..
Когда стемнело, Мадлен и Куто, не раздеваясь, легли на одну полку и обняли друг друга.
Он целовал ее в волосы, в глаза, покрывал поцелуями лицо. Мадлен, Мадлен. Как люблю я тебя. Ты спи. Я тебя не потревожу. Ты устала. Отдохни. Я буду стеречь твой сон.
Тщетно. Волна желания затопила их.
Они были вновь любовниками – в колышащемся, грохочущем на стыках рельсов, стучащем, ходящем ходуном вагоне, в содроганиях дальней неведомой дороги, при свете ночника, так похожего на свечу, что Мадлен, задыхаясь, покрывшись испариной любви, в разметанном белье – платье давно было сброшено на пол купе, гребень выпал из волос – хотела привстать на локте и задуть режущее глаза пламя.
Они прибыли в Перигор как раз тогда, когда на площадях, на крытых рынках, на мостовых вокруг ратуши и собора, в нарочно сооруженных для торговли вином павильонах, на обрывах близ реки уже начиналось глухое, радостное пчелиное гудение почуявшего великую забаву народа.
– Праздник Вина!.. Праздник Вина!.. – кричали мальчишки, подпрыгивая и сивстя. – Все на Праздник Вина!.. Небывалое веселье!.. Невиданные вина!.. Королевство вина!.. Выберем короля вина!..
– А с ним и королеву!..
– Пусть осушит до дна заздравный кубок!..
– И не свалится при этом наземь!..
Сбросив пожитки в отеле – было даже странно, что в такой провинции посреди старинного городишка возвышался роскошный, похожий на сливочный торт отель, с номерами люкс, с обслугой по высшему разряду Эроп, с горничными, знающими чужеземные языки, – они побежали глядеть праздник. А он разгорался все ярче. Все неистовей. Темнело, и всюду зажигались огни, и хозяйки подвешивали к распахнутым окнам цветные фонари со вставленными внутрь свечками и лампами, выставляли на подоконники бутыли с разномастным вином; девушки водили на улицах хороводы, взявшись за руки; на площадях, за лотками и прилавками, кричали виноделы, зазывая к себе, махая руками, разливая вино из толстопузых и длинных бутылей в узкие стеклянные и хрустальные бокалы, сработанные местными стеклодувами в честь Праздника Вина:
– А вот попробуйте моего муската!.. А мускателя!.. Аромат – как от тысячи роз!.. Не оторветесь!..
– А мой херес!.. Херес!.. Продаю оптом, сто монет ящик!.. Пробуем бесплатно!.. Подходи!.. Налетай!..
– О, господа, только перед Праздником вытащил из подвала, из закромов, бочки со старым Сен- Жозефом!.. Утонченнейшее вино – лучшее в мире!.. Ваше обоняние и вкус будут праздновать праздник вместе с вами!.. Вино – это музыка!.. Выделать вино – то же самое, что обточить драгоценный камень!..
– А мои бриллианты!.. А мои аметисты!..
– Типун тебе на язык, Жерар, ведь аметист – это камень трезвенников... лучше крикни, какой там камешек носил на пальце Бахус!..
– Должно быть, рубин, Герра, рубин!.. ведь он красен, как вино Русанна...
– Или сапфир!.. ведь он синий, как отборная изабелла... и пахнет Луарой... морем, куда она впадает... жарким, южным морем...
Мадлен озиралась, восхищенная. Какое чудо этот Праздник! Румяные, потные лица крестьян. Гортанные крики торговцев вином. Девушки в ярких юбках с тысячью оборок вертятся туда и сюда, улыбаются ослепительно, белые кинжалы улыбок сверкают на смуглых лицах. В этом краю все черноволосы и темнокожи; Солнца здесь много, это да. Февраль, а здесь уже цветет миндаль. Правда, и в Пари уже проклевывается травка на газонах, где припекает. В Булонском лесу... Булонский лес... Она вспомнила свое январское купанье в ледяном ручье, завтрак на природе, взгляды мужчин, блуждающие по голым телам ее и Кази. Это было недавно. Казалось, сто лет прошло.
Деревенские тетки, переваливаясь, как утки, с боку на бок, несли в мощных руках наперевес корзины, из которых торчали во множестве горла бутылей; облитые красным воском сырные головы; рыжие, золотые бока апельсинов, мандаринов, персиков, айвы. С Южного моря везли сюда фрукты на баржах. Капитаны каботажного плавания доставляли свежие плоды манго и померанцы Алжира и Туниса прямо к столу перигорцев. А свои абрикосы и персики поспевали уже к июлю, едва успевали собирать урожай. Благодатная земля Эроп. Мадлен не знала тебя. Мадлен сидела сиднем в своем Пари, а Пари, оказывается, был далеким Севером в сравнении с цветущим, бесшабашным Перигором.
– Как хорошо, Куто. – шепнула она графу, – здесь мне нравится. Давай начнем пробовать вино! Нальют сколько душеньке угодно!
– О да!.. Ты права. Пора. Господин Жерар... – Рядом с каждым виноделом торчала табличка, на ней неловкой, полуграмотной рукой было накарябано имя владельца виноградников, совпадавшее чаще всего с названьем вина, знаменитым на весь мир. – Плесните, прошу вас, нам немножко вашего «Господина Жерара!» Чуть-чуть...
– Да уж, чуток, – ворчливо вскинулся Жерар, наливая в бокалы прозрачного желтого, как медовый топаз, вина, издающего сильный аромат, – мое вино гениально! Это симфония!.. Это опера!.. Там запахи поют на разные голоса!.. И сливаются в одну гармонию!.. Не оторветесь!..
Они и впрямь не могли оторваться. Граф выложил на прилавок монету, и они попробовали еще и еще. Щеки их вспыхнули, глаза затянуло поволокой радости, из их оживившихся, посветлевших лиц летели искры на прилавки с бутылями, в лица встречных празднующих людей, в вечереющий воздух. Они бродили по крытому рынку рядом с ратушей и пробовали, пробовали вина – и бесплатно, и за плату, если им нравилось, а вкуса они не могли разобрать, смакуя под языком одну драгоценную каплю. Закуски не было никакой, кроме фруктов. Они бросали монеты в толпу торговцев, а оттуда, смеясь, им, как мячи, швыряли золотые шары апельсинов, колючие, похожие на ежей ананасы, огромные, с голову ребенка, яблоки; однажды швырнули дыню, и Мадлен поймала ее, пошатнувшись, чуть не упав под тяжестью плода.
– Куто, у тебя есть нож?...
– Какой же мужчина без ножа, Мадлен. На! Держи!
Граф отмахнул от дыни ножом несколько кусков. Она ела, опьяненная и вином, и Праздником, и теплом, и Югом, и любовью графа, бесконечной, как море, и столь же опасной, и вспоминала, как он протянул ей нож там, близ храма Нострадам. Куто любит красивые жесты. Он притворщик. Он игрок. Он жесток, как ребенок, и любит ее, как ребенок. Она замучается с ним. Он от нее не отлипнет. «Милые бранятся – только тешатся», – процедил, насмехаясь, барон.
Погружая зубы и нос в ломти тающей во рту, сахарной дыни, с мокрыми, перепачканными вином и соком щеками, она ни на минуту не забывала о том, что произойдет сегодня вечером. Позже. Через час. Через два.
Интересно, где прячется маг.
Ну, Мадлен, ты, видно, до смерти не избавишься от надсмотрщиков. Тебе это на роду написано – жить под невидимым глазом.
Она изогнулась в любовном порыве, обернув разрумяненное, веселое лицо к Куто:
– Давай попробуем еще вон то!.. светлое... игристое...
– Ах ты, моя игривая кобылка, – ласково сказал граф и погладил Мадлен по голой руке, чуть ниже короткого рукава шерстяного платья, похожего на крестьянское. – Ты моя игрунья. Никакого игристого. Отдыхаем. Пляшем. Видишь, уже начинаются пляски. Я слышу, как от топота ног гудит земля. Снега здесь не бывает, это Юг; и земля прокалена Солнцем насквозь. Ты ударишь в нее ногой – и она отзовется, как бубен. Спляшем, Мадлен! Когда еще нам доведется плясать, пьяным и счастливым, на Празднике Вина!
– Спляшем, Куто!
– Мне с тобою, Мадлен, и вся жизнь – один праздник...
