Она несла Бог знает какую чушь, а он, так любящий ее, все досконально запомнил и выделал ей желанную игрушку к празднику. Или... это барон?! Издеватель. Насмешник. Она спала долго... после Перигора. Бредила. И он решил над ней посмеяться. Она наденет эту маску, а там... в ее лицо вопьется отравленная игла. Или сработает невидимое и неслышное взрывное устройство. Барон способен на все. Нет, она не наденет.
Лев подмигнул ей изумрудным глазом.
Он будто говорил ей: ну, ты и дура, Мадлен. Выдумай-ка что-нибудь получше.
Господи... Господи, неужели она ее сделала сама?!.. В пьяном угаре... в дыму, в волнах горя... тоски... подавленной гордости... жажды праздника, счастья, величия во что бы то ни стало?!..
Она рывком надела маску.
Обернулась. Поглядела в зеркало.
Шикарный лев. Грозный.
Ну же, Мадлен, зарычи.
– Р-р-р-р-р! – сказала она себе перед зеркалом и расхохоталась.
Все отлично! Она явится во дворец львицей. Пустынной, великой львицей. Львицей-Царицей. И она ничего не будет делать. Она просто ляжет у ног герцога. И зарычит. И все услышат ее рык. И настанет тишина. И все расступятся. А она встанет и будет танцевать. Она будет приглашать на танец Льва всех подряд. Всех, кого подхватит под руку на лету, в страшном танце. Всех своих поганых любовников. Всех жирных магнатов. Всех трясущихся алчных стариков с отвисшими ослиными челюстями. Всех желторотых богатеньких юнцов с надменно вздернутыми губками, что истязали ее в тысяче постелей, а потом платили ей по счету, сколько им заблагорассудится, а она корчилась в бессчетных ванных, записывая украдкой в тетради все, что они болтали, выполняя приказ барона. Всех, кто ее мучал, кто ее терзал, кто смеялся и глумился над ней – весь свет, что зовется в Пари высшим.
Они еще не знают, что на Карнавал придет Львица-Царица и будет танцевать с ними, даже если они этого танца не захотят.
И, кружась с ними по ледяному паркету огромного зала, пытаясь заглянуть под ее страшную маску, они вдруг почувствуют, чем пахнет этот танец.
Он пахнет Львом, господа.
Настоящим, хищным, живым львом.
А со львом лучше не шутить. Он сам с вами пошутит.
Она вышла в маске льва в гостиную, к горбуну и Кази. Горбун сначала отшатнулся, потом поднял вверх оба кулака.
– Великолепно! То, что надо! Ты неотразима!
Мадлен сорвала маску, сухо бросила:
– Идти так идти. Вперед.
И они, разбудив Кази, растолкав ее, принарядив, во что придется, пошли вперед.
И Мадлен пошла на Великий Карнавал в платье из золотой парчи, ведь лев золотой, и у нее волосы золотые, и туфельки, те самые дешевые туфлишки от старухи Дюпле, были, как всегда, на ней, – и в необъятном баронском гардеробе, для нее, шлюхи, предназначенном, она, порывшись в ворохе одежд, отыскала блестящий наряд – слишком открытая грудь, спина почти обнажена, до ямочек на пояснице, шлейф длинный, а спереди подол коротко вздернут, выше колен, и во всей красе видны оленьи, дразнящие, бегущие легко ноги, – натянула на себя плотную, обтягивающую ткань, еле влезла в узкую трубу осиной талии, – вот ты и Царица, Мадлен. Царствуй, коли сможешь. Это должен быть твой самый победный Карнавал.
И жених и невеста пусть пялятся на мужа и жену.
Она все равно опередила Куто.
Так, как и хотела.
И не забыть взять из спальни проклятые тетради с записями.
Она утопит их в самом красивом пруду близ герцогского дворца.
Она ступит ногой в золотой туфельке на хрупкий лед; наклонится; увидит свое отраженье в воде. Бросит в воду шкатулку с привязанным камнем.
И утки подплывут к ней, требовательно крякая, и будут, вертясь и окуная в воду то клюв, то хвостик, глядеть на нее круглыми оранжевыми глазами, прося хлеба, опять хлеба, опять еды, ласки и любви.
Дворец герцога Феррарского горел белесым опалом среди голых черных парковых деревьев. Из высоких окон брызгал яркими потоками безумный свет – лимонно-желтый, лунный, слепяще- белый, игриво-розовый. Люстры заливали светом залы. Через стекла и отдувающиеся сквозняками легкие шторы были видны проносящиеся в танце тени. Карнавал был в разгаре. О, господа, сегодня свадьба графа Анжуйского. А вы видели его невесту? О да, этакая лошадь. Зато хозяйка будет хорошая. И никогда не изменит. А вы слышали, что бывшая любовница графа, эта... правда?... клянусь... не может быть!.. вот это игра, милочка... стоит свеч... побожитесь... святой истинный Крест... а она нынче на Карнавале будет?... Бьюсь об заклад...
А вы слышали, что в Мюнише, на юге Эроп, группа заговорщиков объявила себя хозяевами мира?... и граф, поговаривают, связан с ними... они собираются посягнуть на Рус...
Ну, жители Рус весьма не просты, драться с ними может не каждый... Кое-кто уже пробовал... Там сейчас такое страшилище у власти, что...
Тише!.. тише... как бы нас не услышали... Его щупальца и сюда могут дотянуться...
Ха, ха!.. Здесь свобода!.. Эроп – свободная страна!..
Горбун, держа под ручку блуждающую взглядом там и сям Кази, втанцевал в большой зал дворца, а следом за ним, ослепительно сияя золотой солнечной парчой платья, не вошла – ворвалась Мадлен, радостно озирая танцующих, гордо вздергивая кудрявую голову. Маска льва болталась на ниточках на ее полуобнаженной груди. Золотая картонная корона, обклеенная фольгой, торчала у нее на темени. Золоченые дешевые туфельки на высоких каблуках легко несли ее, стройную длинноногую, прямо в гущу танцующих, в сердцевину вихрящегося спиралью праздника.
Эй, праздник! Мадлен явилась! А что же ты молчишь, праздник! Чего ж не кричишь ей: «Виват! Да здравствует! Ура Царице!»
Как ты была, Мадлен, девкой, так девкой и останешься.
Ну, давай, начинай, танцуй. Видишь, здесь танцуют все твои. Мои?! Ну да, твои хахали. Твои клиенты. Твои старички и холеные прощелыги. Твои мучители. Твои заказчики. Они заказывали тебе ужин с танцем живота и ночной кофе в постель с грудями на закуску. А что заказывал тебе барон?! Шкатулку с тетрадями горбун поставил под лестницу. Сейчас она протанцует тур, другой, упарится и пойдет охладиться в парк. Подышать свежим ночным воздухом. Полюбоваться на звезды. На уток в пруду. И шкатулку захватит.
И утопит, утопит с наслаждением свое прошлое и чужие подсмотренные, подслушанные судьбы.
Горбун увлек Кази танцевать. Вот они крутятся в бешеном вальсе. На Кази никакой маски. Ей хватит и маски сумасшедшей. У нее зрачки широкие, рот приоткрыт, на губах безумная улыбка, волосы распущены, спутаны. Дикая девушка, юродивая. Ей впору танцевать с горбуном. А горбун кто?... разбойник, продавец индульгенций, легионер, палач?... Нет, он лишь складывает в кучку вязанки хвороста для костра на площади, когда жгут ведьм и цариц, красивых женщин. Пляшите, друзья мои. Да и я повеселюсь.
А где же здесь, черт побери, граф со своей нареченной?!
Уж она их поздравит. Не обидит.
Мадлен повернулась лицом к ярко горящей люстре, прищурясь, выхватывая глазом из толпы того, кто годился ей на первый тур вальса, и тяжелая, крепкая рука внезапно легла ей на талию, и не успела она опомниться, как властные руки уже крутили ее, колыхали, увлекали вдаль по навощенному узорному паркету.
Барон!
Ну конечно. Как это она забыла о нем.
Он не мог не быть здесь.
Ты не могла его не встретить.
Это было ясно с самого начала. Джунгли высшего света Пари – одна вонючая чащоба. И он тут околачивается за кустами, за лианами, хищный ягуар. Вот-вот прыгнет. Да ведь и она нынче в маске льва. А
