львица дальше льва прыгает. И дольше льва умирает, если ее убьют. Она выносливей. Крепче. Мужику никогда в выносливости с бабой не потягаться.
Черкасофф вел ее в танце сильно и повелительно.
Он танцем говорил ей: я владею тобой. Пока я жив и здесь – я владею тобой. Ты моя вещь. Мой драгоценный камень. Моя собственность. В свободной Эроп ты – моя рабыня в кандалах. И только у меня ключ от оков. Ты не имеешь права без моего разрешения их сбрасывать. Все будет так, как я хочу. Как я прикажу.
– Привет, Черкасофф, – бросила Мадлен через плечо, задыхаясь в стремительном танце. – Я рада вас видеть.
– Я тоже осчастливлен вашим присутствием здесь. Я вас, клянусь, потерял. Когда вы мне были позарез нужны. Вы лишитесь за это не только части жалованья. А чего-то более существенного.
Музыка гремела им прямо в уши. Звуки сливались для Мадлен в один беспрерывный львиный, в пустыне, вой.
– Я не слишком буду горевать, если чего-то сейчас лишусь. Мне к лишеньям не привыкать. Я счастлива сейчас.
– Вижу, вы счастливы. Мы это дело поправим.
– Как, вам тяжело сносить мое счастье? Вы ревнуете, барон?
Они укалывали друг друга, танцуя, междометиями и иносказаниями. Со стороны казалось: вальсируют дама и кавалер, светские знаменитости, возможно, любовники; этакие пастушок и пастушка. На бароне был костюм Казановы – длинный атласный плащ, панталоны в обтяжку, штаны-кюлотт апельсинового цвета, узкая черная маска, венецианская баута. При поворотах шпага, болтающаяся на поясе барона, била Мадлен по ногам.
– Шпага настоящая?...
– Вы еще спросите, Мадлен: а жизнь настоящая?... Видите, сколько здесь знакомых рож?...
– Не счесть. И я любилась со всеми.
– И вы их всех ненавидите?...
– Как вас. Точно так же.
– Я ни минуты не сомневался в этом.
Длинная, узкая улыбка. Как клинок шпаги. Не отвести.
Они провальсировали в угол, где лакеи хлопотали около столиков на колесиках с разложенными на них в продуманном беспорядке фруктами, конфетами, вазочками с мороженым, уставленных рюмками с коньяком, бокалами с шампанским. Мадлен задохнулась. Барон не пощадил ее в вальсе. Он не пощадит ее и в другом танце.
Да и ей его щадить не след.
Не Царское это дело. Казнить, нельзя помиловать.
– Ну, так. – Улыбка под дергающимися усами перекосила его лицо. – Вот что. Хватит любезностей. Я разыскивал вас не ради ваших изумительных глаз. Если понадобится, я выколю вам глаза, и вы это знаете. Мне срочно нужны были записи. Все записи, что делали вы. Особенно в последнее время. Мне нужны тетради, Мадлен. Все тетради. Сейчас я увезу вас с Карнавала в особняк. Однако я там перерыл все. Где вы их прячете?!
Она завлекательно, сверкнув зубами, улыбнулась ему и протянула руку. Грудь ее вздымалась часто, высоко. Барон не сводил с ложбинки между ее грудей ненавидящих глаз.
– Я утомилась танцевать. Дайте мне, пожалуйста, апельсин. Меня это освежит.
Барон с перекошеным ртом схватил со столика апельсин, швырнул ей.
– Жрите.
Мадлен стала отнюдь не изящно чистить плод, запуская в него ногти, пальцы, зубы. Эфир и масло из рвущейся шкурки брызгали ей в лицо.
– О, чудо, – пробормотала она, высасывая дольки, облизывая не по-светски пальцы. – Львы любят апельсины. Львов надо кормить только апельсинами.
– Что вы брешете?!.. каких львов...
Он заметил маску льва, болтающуюся у нее на шее на завязках.
Мадлен доела апельсин, вытерла руки о платье и очаровательно улыбнулась барону.
– Я не отдам вам записи, Черкасофф.
Он пришел в бешенство. Она видела это.
– Ты отдашь мне тетради сию минуту. Я сам поведу машину на Делавар. Идем. Быстро!
Он схватил ее за локоть. Она сбросила его руку, как сбрасывают ядовитую змею, жабу.
– Я никуда не поеду. Это Карнавал. Я пришла веселиться. Отдыхать.
– Ты заработалась, стерва! Устала!
– Нет. Я ничуть не устала. Я устала от любви. Я вышла замуж. У меня медовый месяц.
– Сука!.. Я знаю, за кого!
– Знайте. Меня не волнует ваше знание.
Она ринулась вперед.
– Хочу танцевать. Не хочу больше с вами болтать. Вы мне надоели.
Он опять вцепился ей в локти.
– Зато ты мне не надоела!
– Вы хотите скандала? Сейчас весь дворец, все гости герцога, весь сошедший с ума от Карнавала Пари узнает о вашем заговоре и о том, кто вы вообще такой.
– Мразь. Ты все продумала.
Он отступил от нее, ненавидяще сверкая в нее глазами в прорезях маски.
Мадлен пожала плечами.
– Вы причинили мне боль. На руках будут синяки.
– Тебе надо не синяки поставить. Тебя надо проучить. Ты зарвалась. Зарвавшихся ставят на место. За твою шкуру дают дорого, но ты на самом деле и монеты не стоишь. Это я сделал тебя. Я. Барон Черкасофф. Я убью тебя, как собаку.
Мадлен приподняла за ниточку маску, висящую у нее на груди, и, озоруя, швырнула ее в лицо барону.
Морда льва укусила его в скулу и отскочила.
Он судорожно потер щеку. Поднял руку, как для удара.
Синие горящие глаза вровень с его глазами. О, эти синие глаза.
– Бросьте, барон, придираться. Сегодня веселье. Давайте станцуем у герцога в последний раз. Прежде чем я переоденусь, специально для вас, в костюм собаки, а вам дадут в руки игрушечный револьвер.
– Что ж, станцуем.
Желваки у него на скулах ходили ходуном. Кадык перекатывался под подбородком. Эта каналья смеется над ним. Ее красивый рот создан для смеха. Для поцелуев. О, с каким бы наслаждением он затолкал ей в рот... Его передернуло от ненависти и вожделения.
Он вожделел, он хотел эту красивую женщину, повернувшуюся к нему задом, вызывающе вертящую перед ним парчовым шлейфом, покачивающую бедрами, идущую прочь от него – в полный танцующими в масках и диковинных костюмах людьми ярко освещенный зал.
О, Эроп сошла с ума. Востину так. Она не видит, не слышит потрясений, что грядут. Она не хочет видеть и слышать. Она не хочет думать. Ей отшибло мозги. Он, Черкасофф, – жук, безнаказанно роющий гибельные подземные ходы, прогрызающий кору Эроп, с виду цветущей, в соку; а поодаль шумящая на ветру листвою Рус, и к ней ведут его подкопы, и ее точит ржа, ест червь и тля, что он напустил отсюда, из умалишенного Пари.
Твари, вроде Мадлен, знают об этом. Но их мало, Черкасофф. Их крайне мало. И их ведь можно убрать. Всегда можно убрать.
Она ему надоела.
Он знает, что она вышла замуж за Князя. Это написано у нее на морде.
На львиной морде! Вон она, Львица! Танцует уже!
На волосок от гибели была сейчас! А уже пляшет!
