Шины шуршали. Дорога летела ей в лицо.
Скорей. Скорей.
Зачем она едет? Чего она хочет еще от жизни?
Она ничего не хочет. Она живет.
Она ненавидит смерть. Ненавидит убийц.
Она хочет спасти людей, бедняг, обманщиков и убийц, друг от друга.
Чудом она вызнала от Черкасоффа, что за страшное дело он собирается делать. Вот это дело так дело. Она и не подозревала. Все открылось случайно. Так оно и бывает в жизни. Сболтнулось. Вылетело изо рта людского, как птичка. Слово не воробей. Вылетело – не изловишь. О, зачем она живет на свете. Уже столько гадости выхлебано. А сколько еще не отпробовано. Рот устал изблевывать. Тошнит. А тебе все суют, суют, да приговаривают: ешь, Мадлен, это лакомка, это мы побаловать тебя состряпали.
Почему люди, жадные до смерти зверюшки, все время хотят убить... уничтожить друг друга?! Граф хочет убить Князя. Барон не прочь уничтожить их обоих.
Жажда убрать... стереть с лица земли. Как будто от исчезновения одного человека другому станет лучше. Легче.
Разве не страшнее?! Разве не приходят к убийце призраки по ночам?!
Узнав про готовящийся ужас, она ринулась к невесте графа. Она знала, где невеста живет. Недурной домик, однако. Богатая курочка, квочка в подклети Пари. Граф все рассчитал. Умница. При деньгах. Уродина, ну, это неважно. Был бы человек хороший. Остальное приложится. Стерпится. Слюбится. Да и любить-то графу особо не надо. Уже все отлюблено. Перелюблено. Вторую половину жизни мужчина должен посвящать... чему? Есть и покупная любовь. Есть и измена. Ей ли этого не знать.
Есть и любовь настоящая.
– Откройте!.. Мадлен.
– О... добрый день. С чем пожаловали?
Не слишком-то любезно меня принимают.
– Где граф?
– Нельзя ли интересоваться повежливей?
– Где сейчас господин граф Анжуйский?
Невеста графа, рыбьи глаза, лошадиная морда, злобно смотрела на Мадлен из завитых на ночь буколек.
– А зачем вам это знать?
– Ему грозит опасность. Большая опасность.
Дохлая рыба. Ну, раскалывайся же. Говори.
– Он... он... он уехал в Венециа. На юг Эроп. Отдохнуть. Там уже начался карнавал. Там начинается раньше, чем у нас.
– Граф стал любитель карнавалов?... Впрочем, он всегда любил попрыгать в масочках. Он ведь еще дитя.
– Что ему грозит? Попрошу от меня ничего не скрывать, Мадлен. Я волнуюсь.
Волнуешься ты, как же. Холоднокровная. Метелка. Мочалка.
– Смерть.
– Вы что!.. Спятили!..
Ага, побледнела. Ты сама знаешь, что граф ведет двойную жизнь. Играет в заговоры. Играет в прятки со смертью.
И когда-нибудь на нее нарвется.
Господи милосердный, зачем мне Куто?! Его пучеглазая невеста?! Его трясущаяся подагрическая мамаша?! Его семейство?! Она любит другого. Ей наплевать, кто, кого и когда из этих троих, играющих в дикие игры, будет убивать. Понарошку? Или по правде?! Пусть все они идут к черту.
– Я в своем уме. Я это доподлинно знаю.
Рыбья матрона побледнела еще больше. Стала белая, как полярная сова. Как снег в мертвых полях великой Рус.
– Он в одном из отелей Венециа... я не знаю, где. Он прислал письмо из Милана... Он сейчас в Венециа точно... он хотел подышать морем... йодом... у него плохо с легкими... он кашляет... я забочусь о нем... кто же еще и позаботится...
Отталкивай, отодвигай меня взглядом. Я все вызнала, что мне надо.
– Прощайте, заботница.
– Прощайте, вестница. Вы поедете к нему?... Предупредить?...
– А как же. Я перед ним в неоплатном долгу. Это дело моей чести. Он много мне сделал хорошего. Незабываемого. Адье, милочка.
Бежать, бежать, бежать. К барону. Скорей. Он ничего не должен понять. Он должен ахнуть: ах, хорошенькая женщина, захотела прогуляться на Юг, к морю. Полежать на песочке. Поплавать в теплой, соленой, горькой, как ушаты слез, синей морской воде.
Она вырвала машину из барона, как кость из горла пса. Мне нужно авто! Зачем? Затем. Вы обещали. Не все сразу. В вас нет деликатности, Мадлен. Откуда? Я не обучена вашим приседальным манерам. Меня били кулаками. Кормили пинками. Не учили молиться. Вы это знаете. Я живу на свете как Бог захочет. А хочет Он почему-то от меня многого. Я бы рада успокоиться, зарыться в норку, зажмурить глазки и заснуть навсегда. Не дает!
– Зачем вам авто, Мадлен?
– Помчусь на юг.
– А точнее?
– В Венециа.
– Губа не дура! И что в Венециа?...
– Карнавал.
– Вы хорошо осведомлены об увеселениях Эроп. Немудрено. Вы созданы для веселья и роскоши. Не я первый это приметил, – барон с облегчением передохнул, однако глаза его, искренне улыбнувшиеся Мадлен, продолжали оставаться изучающими, словно бы она была перед ним разложена на исследовательской доске, как красивое животное. – Но я первый вам предоставил это в пользование. И для раздумий. Вы, надеюсь, окажетесь умницей. Вы всегда помните наш первый разговор?
– И уговор, – вздернула головой Мадлен. – А уговор дороже денег. Я все делаю для вас. Сделайте же для меня сегодня то, что я прошу. Я хочу отдохнуть. Съездить к теплому морю. Говорят, в Венециа превосходная лагуна, купанье лучше не придумать, изумительные померанцы к завтраку в отеле?...
И, совсем уже нагло глядя в глаза барону, ослепительно улыбаясь:
– Я же теперь богатая шпионка? Или это мне только кажется? Или, вы считаете, ваши отвратительные клиенты, от одного вида которых сводит судорогой живот, не затрепали меня, как старый шарф, мотая вокруг шеи и вокруг...
– Ну, ну, – процедил барон и полез в карман. – Вот ключи от моего авто. Оно ваше. Я себе другое куплю. Машина новая, не морщитесь. С вами ничего не случится в дороге плохого. Шофера я вам тоже своего даю. Он парень смышленый. Вы его там, в Венециа, подкормите немного в гостинице. Но только яствами. Не собой. Себя приберегите. Вы еще нужны многим.
– Нечего сказать, утешительная будущность, – пробормотала Мадлен, запихивая ключи в карман. – Ехать можно сейчас? Ваш парень вынослив? Или ему надо перед дорогой поспать двое суток?...
– Бросьте, Мадлен, – скривился Черкасофф. – Езжайте. Я не переживу, если вы не поглядите карнавал в Венециа. Он переплюнет все наши, в Пари, карнавалы. Это неподвластно словам. А все же...
Он покосился на нее понимающе.
На арапа берет, Мадлен. Осторожнее. Ни слова. Он же проболтался. А ты не должна.
– ... зачем такая быстрота и натиск? Ну, днем раньше... днем позже... или...
Он приблизил пахнущие табаком выхоленные усы к ее уху, торчащие волоски защекотали ей шею.
– ...назначено свидание?... И тайком от меня?... Кто он?... Я твой хозяин. Я все должен знать.
Он посуровел, взял холодный тон, слыша ее надменное молчание. Она играла ключами, звеня связкой в кармане.
