поставляемый им шелк. Весьма остроумно, ничего не скажешь! И для меня совершенно очевидно, что Чина не имеет ни малейшего представления о том, что вы вдвоем здесь творите.
– Ну и что? Уж не собираетесь ли вы рассказать ей? – проговорил с вызовом Дэймон.
Этан вспомнил глаза Чины Уоррик, когда она внезапно узнала, какое отношение имеет ее отец к маленькой Джем.
– Нет.
Ободренный ответом, Дэймон спросил:
– Так чего же вы хотите? Я серьезно сомневаюсь в том, что вы пришли сюда только ради того, чтобы раскритиковать мои деловые качества. И уж, конечно, вы никак не могли рассчитывать получить эти самые две сотни фунтов, если вам было известно, – а я думаю, что вы прекрасно осведомлены обо всем, – что я не в состоянии выплатить их вам даже под страхом смерти.
– Поверьте мне, если бы я действительно намеревался вас убить, то не стал бы тратить время на пустые угрозы. Я пришел узнать, оставил ли Рэйс Уоррик своим детям наследство или нет. А в случае Чины – и приданое.
Дэймон нервно сглотнул. Спокойные слова капитана моментально сокрушили всю его напускную уверенность. Теперь на веранде стоял неоперившийся юнец, неопытный, робкий, загнанный в угол.
– А вам какое дело? Вы что, пытаетесь меня шантажировать? – Дверная щеколда предостерегающе заскрежетала, когда он сжал ее побелевшей от напряжения рукой. – И вообще, при чем тут приданое Чины?
– Все очень просто. – Этан убрал пистолет за пояс, хотя его люди все еще стояли в угрожающих позах. – Я собираюсь получить приданое Чины, или наследство, если вам угодно, вместо тех двух сотен фунтов, которые вы мне должны. При условии, конечно, что вы не растранжирили его вместе со всем остальным состоянием.
– Нет, не растранжирил. По крайней мере не все. Но вы сами должны понимать, что для этого вам надо жениться на Чине!
– Я понимаю это, – ответил Этан, и внезапно тон его голоса стал совсем другим: не ласковым, не нежным, не ровным, а, по мнению Дэймона, каким-то нечеловеческим. – Можете быть спокойны, я досконально продумал все это. И уже вызвал из Джакарты одного моего знакомого, бывшего адвоката, чтобы он подготовил все необходимые бумаги. Как только он приедет, вы переведете приданое вашей сестры на мое имя, а я, в свою очередь, женюсь на ней.
Глава 15
Чина Уоррик с бледным от волнения лицом повернула свою лошадь на заросшую тропинку, ведущую от группы производственных цехов к скромному коттеджу, в котором жил Дарвин Стэпкайн. Над спящим островом только-только забрезжил душный рассвет, горы все еще были покрыты туманом, а ночные животные возвращались в свои норы. Бледно-желтая амазонка, в которую была одета Чина, успела уже покрыться пятнами пота на спине и плечах, перья на широкополой шляпе поникли, как увядшие цветы. Под глазами девушки темнели круги. Шиньон, сколотый второпях несколькими булавками, растрепался.
Дарвин пил кофе и делал заметки в своем блокноте, когда неожиданно раздался стук копыт о плотно утрамбованную землю, заставивший его выскочить на крыльцо как есть: босиком и в рубашке с короткими рукавами.
– Мисс Уоррик, что случилось? Что происходит? У вас в доме все в порядке?
Чина не знала, с чего начать свои объяснения, почему она прибыла сюда в такой спешке. Вскоре после полуночи ее разбудил звук взволнованных голосов, и когда она поняла, что он доносится из кабинета Дэймона, то тут же сбросила одеяло и отправилась разузнать, в чем дело. Дверь в кабинет оказалась приоткрытой, и девушка стала невольным свидетелем злых и грубых обвинений, которыми обменивались ее мать и брат. Не желая подслушивать, она пошла прочь, не выдав ничем своего присутствия, однако постоянное повторение одного и того же имени заставило ее застыть на месте, а потом на цыпочках вернуться обратно и прислушаться внимательнее к их беседе, которая повергла ее в настоящее смятение. Пока она стояла, ее губы сами собой шептали одно и то же слово – «нет».
– Я не выйду замуж за Этана Бладуила, – сказала Чина себе самой шепотом, когда вернулась в свою спальню. Лежа в постели, она вглядывалась в темноту широко открытыми глазами и все повторяла: – Не выйду, не выйду!
Для нее было совершенно очевидно, что ее мать уже решила все за нее и что Дэймон приготовился подписать все нужные бумаги, хотя это и не вызывало у него особой радости.
Чина поняла, что ее просто-напросто продавали, как рабыню или любой другой столь же малоценный товар. Продавали за две сотни фунтов человеку, который не отличался ни респектабельностью, ни добротой и к тому же скорее всего совершенно ее не любил. Ей было жутко даже вообразить себе жизнь в качестве жены Этана Бладуила, вынужденной делить дом с его, без сомнения, многочисленными любовницами и ждать, пока он будет плавать по всему свету в поисках приключений, находя развлечение в нарушении всех и всяческих законов просто потому, что ему так больше нравится.
«Я должна убежать!» – решила Чина, однако эта мысль наполнила ее настоящим ужасом, и она тут же поняла, что никуда не убежит. Никто на свете, даже тот же Этан Бладуил, не поможет ей на этот раз уехать с острова.
Она была убеждена в том, что он сделал предложение только потому, что Дэймон отказался заплатить ему две сотни фунтов, а сам он, как ей казалось, наверняка был столь неразборчив в средствах, что предварительно расспросил знакомых ее отца и узнал, что приданое Чины Уоррик составляет как раз эту сумму.
«Как мудро с его стороны прийти и предложить такую взаимовыгодную сделку», – думала Чина, ежась от возмущения и желая от всей души, чтобы они оказались лицом к лицу в этот самый момент: тогда бы она с превеликим удовольствием высказала ему все, что о нем думает. Правда, он лишь засмеялся бы в ответ, как всегда смеется надо всем, что она говорит, и отнесся бы к ней с равнодушным презрением взрослого, который обращается к испорченному, невыносимому ребенку. Она всегда была для него всего лишь вызывающей обузой, и он жестоко обижал ее своим постоянным отказом принимать ее всерьез.
Хоть и не хотелось ей того, Чина начала вдруг вспоминать, как поцеловал он ее тогда на веранде, а она, потрясенная сперва, ощутила затем ни с чем не сравнимое наслаждение, которого не знала еще никогда. Ее охватила буря эмоций. Происходящее с ней удивляло ее, но не пугало. Находясь в его объятиях,