красавицу, очень скоро пришел к такому выводу. Увидев только что появившееся на свет визгливое черноволосое создание, он сразу понял, что этот ребенок не может быть его. Осознанное им чудовищное коварство Мальвины заставило его бесповоротно забыть о своей любви к ней.
Что же касается ребенка, то Рэйс намеревался воспитать его как своего собственного, поскольку считал, что дети не отвечают за грехи родителей. Однако Дэймон вырастал сыном своей матери и, полностью отвергая заботы человека, который с готовностью назвал его своим сыном, всячески превозносил добродетели Джона Гилкенни, о котором Мальвина не уставала ему рассказывать.
Он рос испорченным и ленивым мальчиком, совершенно не обладавшим гордостью, честолюбием и неутомимостью Уорриков. Рэйс делал все возможное, чтобы хоть как-то приблизить к себе ребенка, – но лишь до тех пор, пока не родилась Чина. Рыжеволосая, зеленоглазая девочка, столь же веселая и полная жизненной силы, как и ее очаровательный малопочтенный прадедушка, просто души не чаяла в отце и, в свою очередь, была его любимицей. Уже в раннем возрасте в ней проявились качества, убедившие всех, что она унаследует упорство и амбиции мужской половины уорриковского клана.
Чина заполнила пустующее место в сердце Рэйса. Она усердно, с благоговением в сердце, трудилась, как может работать только ребенок, горячо любящий отца и стремящийся потому перенять его опыт. И отец, наблюдая все это, собирался передать ей бразды правления плантации «Царево колесо», когда для этого придет срок. Однако вмешалась Мальвина Уоррик. Осознав, что возлюбленному сыну грозит опасность лишиться наследства, она тут же повернула дело так, что ее дочь была отправлена в далекую Англию к дяде.
Это и многое другое Дарвин узнал, пока рос на Бадаяне, стараясь изо всех сил перенять искусство управления плантацией от своего ворчливого, но работящего отца. То, что происходило в семье Уорриков, не заботило юношу ни во время его пребывания в Англии, где он учился, ни после того, как он снова вернулся на Восток, чтобы пойти по стопам отца, уже лежавшего тогда на смертном одре. И так до тех пор, пока на остров не вернулась Чина Уоррик – несравненная красавица, ничего не подозревавшая о той несправедливости, которую учинила по отношению к ней мать, отослав ее так далеко.
Созерцая Чину теперь, когда она стояла рядом с ним, нетерпеливо ожидая появления «Темпуса», Дарвин чувствовал, как его буквально захлестывает волна любви к ней. Она не знала, на какое вероломство способна ее мать. Не знала, что Мальвина будет сражаться с остервенением кобры, если кто-нибудь представит вдруг собой угрозу благополучию ее возлюбленного Дэймона. Эта дама, пекущаяся лишь о своем сыночке, отнесется к женитьбе Дарвина Стэпкайна, вне сомнения, резко отрицательно, поскольку Этан Бладуил наверняка увез бы Чину с острова, тогда как Дарвин захочет остаться с ней здесь. Не исключено, что однажды он найдет в себе мужество сказать Мальвине то, о чем никому раньше не смел говорить: что Рэйс Уоррик непременно оставил бы плантацию за Чиной, если бы смерть не лишила его этой возможности, и что наследство Брэндона и Филиппы уже промотано, а полные когда-то сундуки пусты.
Дарвин прекрасно знал, сколь плохо обстоят финансовые дела Уорриков. Дэймон, не обладавший необходимыми деловыми качествами, выставил на аукционе владения Уорриков на Суматре и в Сингапуре, в то время как тиковая плантация к югу от Куала-Лумпура была уже продана тайно сэру Джошуа Боулзу. От огромной империи Кингстона Уоррика ничего не осталось, кроме самого острова и великолепного золотого шелка, который завоевал половину мира и который Дэймон продавал в какой-то лихорадочной спешке любому, кто предлагал за него хорошую цену, не заботясь при этом о том, есть ли на складе готовый товар. Но Чина не имела ни малейшего представления об этих вещах, и Дарвину было стыдно, что он не решился сказать ей об этом.
Солнце, поднявшись из-за горных вершин, развеяло утренний туман и повисло над неподвижным морем, отражаясь в воде, горячей, как расплавленный металл. И Дарвин, и Чина почувствовали облегчение, когда вдали обрисовался наконец контур «Темпуса» с туго натянутым парусом.
Хотя Дарвин и сам отлично справлялся с маленькой яхтой, тем не менее он настоял, чтобы вместе с ними поехал и Лам Тан, поскольку в противном случае Мальвина смогла бы спросить у того, куда подевался «Темпус».
Сидя молча на корме, Чина нервно постукивала по тиковой палубе каблучком своего ботинка для верховой езды. Она понимала, что должна скрывать от Дарвина любое проявление испытываемого ею страха, иначе мужество наверняка его покинет и он захочет вернуться домой. Она была рада, что он согласился ей помочь, и все же никогда в жизни не чувствовала себя столь несчастной и одинокой.
В сингапурской гавани царило оживленное движение, и Дарвину пришлось, свернув на «Темпусе» парус, старательно и долго маневрировать среди всех этих джонок, сампанов и рыбачьих лодок, скользивших в разных направлениях между блестевшими от соли бортами стоявших на рейде огромных фрегатов, прежде чем он смог наконец подвести яхту к обшарпанным ступеням причала. Лам Тан тотчас же спрыгнул с палубы на одну из ступеней и затем помог сойти на берег Дарвину.
– Я не буду спускать с мисс глаз, – пообещал он весело, и Дарвин, полный опасений и дурных предчувствий, отправился на поиски пастора по узкой, петляющей улочке, ведущей в центр города.
Не зная точно, где живет священник, он договорился с Чиной, что она станет ждать его на борту «Темпуса», не подвергая тем самым себя риску быть узнанной на запруженных толпой улицах Сингапура. Дарвин сказал, что сразу же вернется, как только разыщет преподобного Шалоне, и тогда они отправятся вместе к нему, но уже по менее людным улицам, что, по мнению Чины, было отнюдь не лишней мерой предосторожности.
Оглядываясь беспрестанно вокруг, девушка замерла вдруг при виде двоих мужчин в длинных белых арабских одеждах. Выйдя из одного из домов, стоявших напротив причала, где был пришвартован «Темпус», они зашагали по направлению к портовым складам. Чина узнала одного из них, ибо то был Раджид Али. И хотя разглядеть другого ей так и не удалось, поскольку его лицо было повернуто в противоположную от нее сторону, сердце ее забилось в тревоге: если Раджид здесь, на берегу, то где-то поблизости мог находиться и сам капитан.
Чина наблюдала с беспокойством, как один из них – тот, что повыше, Раджид Али, – повернулся к своему спутнику, чтобы что-то сказать, и когда оба засмеялись, ощутила настоящий ужас. Все еще не видя лица второго мужчины, она моментально узнала этот глубокий знакомый смех.
Девушка отшвырнула в сторону стул, на котором сидела, и, махнув рукой испуганному Лам Тану, чтобы он молчал, бросилась в панике в каюту. Лишь спустя несколько бесконечных минут она смогла вздохнуть с облегчением, так как, насколько ей было видно в иллюминатор, двое мужчин продолжали свой путь, так и не повернув головы в ее сторону.
Несмотря на то что в тесной каморке было невыносимо жарко, она некоторое время еще не смела выйти наружу из страха, что они снова появятся здесь. К счастью, Дарвин вернулся раньше, чем можно было предполагать, и Чина поспешила на палубу, чтобы встретить его. Но как только она увидела его лицо, ей сразу стало ясно, что что-то произошло, и сердце ее упало.
– Что случилось? Вы его нашли?
