голубую ослепительную вспышку через маленькое окошко в тяжелой двери, преграждавшей единственный выход из здания. Он метнулся влево и нырнул под деревянную койку в тот самый миг, когда что-то большое, раскаленное и дымящееся пробило стену как раз в том месте, где только что была его голова. С шипением оно пролетело по главному коридору, пробило деревянные балки в дальнем углу, разбило опорный столб и вошло в стену. Часть крыши рухнула. Кто-то кричал от боли, умоляя о помощи; многие вопили от страха.
Выбравшись из-под койки, Шанколин бросил всего один взгляд на пролом, проделанный в стене метеоритом — поскольку ничто, кроме метеорита, не смогло бы причинить зданию таких разрушений, — и, осознав, что сквозь пролом виден двор и разрушенная стена, начал действовать немедленно. Он выбрался из своей темницы и бегом бросился к развалинам стены, не забыв предварительно удостовериться, что на вышках и на стенах не осталось ни одного охранника. Должно быть, они все бежали со своих постов, когда метеор обрушился на рудник.
Он перевалился через развалины стены и со всех ног бросился вниз по холму к ближайшему укрытию — густой поросли кустарника. Скорчившись под прикрытием переплетенных веток, Шанколин перевел дух, прислушиваясь к доносившимся со стороны рудника крикам. Раненые все еще выли от боли: наверняка охранники сперва окажут им помощь и только потом примутся пересчитывать заключенных. Кроме того, возможно, они решат сначала поближе рассмотреть метеорит. Металлические метеориты ценятся высоко — по крайней мере, так он слышал, когда вновь обрел возможность слышать. Он слышал не все, но достаточно. Он никогда не показывал, что оправился от глухоты, которая поразила его, когда Шанколин привел людей, отобранных его отцом, мастером Нористом, чтобы уничтожить Мерзость и уничтожить ее злое влияние на людей Перна, — а проклятый Игипс издал тот оглушительный пронзительный звук, от которого, казалось, раскалывался череп…
Отдышавшись, Шанколин скатился по пологому склону; решив, что находится в относительной безопасности, он поднялся и, пригнувшись, направился к редкому лесу невдалеке. Озираясь по сторонам, прислушиваясь к шуму возможной погони, со всей скоростью, на какую только был способен, он мчался по опасным склонам — но слышал только шорох сползающей вниз щебенки и стук скатывающихся по склонам камней.
Одна только мысль полностью владела его сознанием: на этот раз побег должен удаться. На этот раз он должен остаться на свободе, чтобы помешать этой Мерзости, Игипсу, продолжать внедрение своего «прогресса», который, как однажды испуганным шепотом сказал ему отец, разрушит тот Перн, который просуществовал столько веков… Мастер Норист с ужасом узнал, что предводители Вейров Перна поверили, будто этот бестелесный голос действительно может рассказать им, как заставить Алую Звезду изменить орбиту и как предотвратить ее прохождение вблизи Перна, на который она во время каждого Прохождения приносила вечно алчущие, всепоглощающие Нити. Нити пожирали все: домашний скот, людей, растения — они могли даже поглощать огромные деревья за время, за которое человек едва успевал моргнуть. Шанколин знал это. Однажды, когда он трудился в составе наземной группы цеха стеклодувов, он видел это. Нити воистину были грозной опасностью для плоти человека и животных, для всего живого, — но Игипс был гораздо более страшной опасностью для разума и сердец людей: его бестелесные слова породили чудовищное предательство. Отец Шанколина был поражен теми невероятными вещами, о которых Мерзость рассказывала лордам холдов и мастерам цехов. Она говорила о машинах и методах, которые использовали их предки, об оборудовании и процессах — даже о способах улучшения качества стекла! — обо всем, что, по словам Мерзости, должно было сделать жизнь на Перне гораздо легче. Эти слова, произносимые бестелесным голосом, едва не заставили отца утратить мужество.
В то время, когда все превозносили Игипса как новоявленное чудо, его отец и еще несколько важных людей прозрели опасность, таившуюся в этих обольстительных и манящих обещаниях. Голос обещал, что сможет изменить движение Звезды. Но Шанколин верил отцу: звезды не меняют своего хода. Он был согласен с тем, что предводители Вейров — глупцы: с непонятным восторгом и готовностью они стремились уничтожить самое причину, по которой драконы считались жизненно необходимыми для сохранения планеты! Время его обучения близилось к концу, и он согласился. Он жаждал доказать отцу, что достоин его, хотел, чтобы отец раскрыл ему тайны изготовления цветного стекла тех великолепных оттенков, которые являлись личной тайной главы цеха стеклодувов: какой песок может сделать раскаленное стекло синим, какая присадка окрасит его в ярко-алый цвет…
Потому он вызвался стать одним из тех, кто должен был напасть на Мерзость и разрушить ее власть над умами людей.
…Шанколин оказался в воде прежде, чем понял, что происходит. Правой ногой он наступил на скользкий камень и рухнул ничком в небольшую речушку с каменистым дном, ударившись лбом о камень. Ошеломленный ударом, он медленно поднялся на четвереньки. Холод воды, обжигавшей руки и ноги, помог ему прийти в себя. Мгновением позже он увидел капли крови, падающие в воду и розоватыми разводами уплывающие вниз по течению. Он ощупал порез на лице и сморщился от боли: рана начиналась на лбу, зацепила нос, пересекла щеку. Края раны были рваными. Кровь стекала по его подбородку. Задержав дыхание, он погрузил лицо в ледяную воду. Он повторял это действие до тех пор, пока вода немного не уняла кровь; потом оторвал полосу от подола рубахи и перевязал лоб. Склонил голову набок, прислушиваясь, не слышно ли шума погони, но не услышал даже голосов птиц или шелеста змей в траве. Должно быть, он распугал их на бегу. Поднявшись на ноги, он принюхался; с его вымокшей одежды потоками стекала вода.
Во время тех бесконечных Оборотов, когда мир вокруг него был погружен в безмолвие, вызванное глухотой, другие его чувства обострились. Однажды обоняние спасло ему жизнь, хотя он и потерял фалангу пальца. Он ощутил запах рудничного газа за несколько мгновений до того, как рухнула стена шахты, заживо похоронив под обломками двух рудокопов.
По щеке все еще стекала кровь. Он оторвал новую полосу ткани и зажал ею рану. Огляделся по сторонам, размышляя, в какую сторону лучше направиться.
На руднике были люди, которые хвалились тем, что легко могут выследить беглых заключенных. Пятна крови облегчили бы их работу. Он с тревогой осмотрелся, но убедился, что река смыла и унесла все кровавые следы. Ему повезло, что он упал на середину потока: преследователи ничего не найдут.
Возможно, метеорит заставил погоню задержаться. Должно быть, раненых оказалось больше, чем он думал вначале, и заключенных еще не пересчитывали. А может, горнякам метеорит показался важнее. Он слышал, что цех кузнецов хорошо платит за камни, падающие с неба. Пусть только они задержатся подольше, пусть сперва пошлют сообщение в ближайший цех, пусть дадут ему достаточно времени, чтобы по этому притоку добраться до реки…
Если он будет идти по воде, не останется ни следов крови, ни запаха, по которому его можно было бы отыскать. Рано или поздно он доберется до реки, впадающей в Южное море. Ему придется прижимать кусок ткани к щеке, пока кровь не остановится. От удара у него все еще немного кружилась голова. Ничего, он найдет палку и будет опираться на нее, чтобы сохранять равновесие и чтобы проверять глубину потока. Чуть ниже по течению он заметил на берегу именно такую палку, какая была ему нужна: достаточно крепкую и длинную. Сделав несколько осторожных шагов по воде, он дотянулся до нее, пару раз стукнул палкой о камни, чтобы убедиться, что она не гнилая. Да, как раз подойдет.
Он шел вперед в безлунной ночи, время от времени оскальзываясь на поросших тиной камнях или проваливаясь в ямы — даже при помощи палки ему не всегда удавалось избежать таких мелких неудач. Когда рана на щеке перестала кровоточить, он спрятал тряпку в карман. Повязка на лбу присохла к ране, так что ее он трогать не стал.
К рассвету его ноги в тяжелых, промокших насквозь горняцких ботинках настолько замерзли и онемели, что он спотыкался едва ли не на каждом шагу, а зубы его стучали от холода. Когда речной поток стал глубже — ему все чаще приходилось брести не по колено, а по пояс в воде, — он понял, что надо выбираться на берег. Схватившись за ветки прибрежного кустарника, он выкарабкался из воды и спрятался в густой поросли, сжавшись в комок, чтобы сохранить остатки тепла.
Никто его не потревожил, и он проснулся, только когда его разбудил жестокий голод. Солнце поднялось уже высоко. Он забрался гораздо дальше, чем предполагал. Его сшитая из грубой ткани горняцкая одежда частично высохла, но эмблема рудника, вытканная на рубахе и штанах, непременно выдаст в нем беглеца. Ему нужна была еда и новая одежда — не важно, в каком порядке ему представится
