возможность заполучить и то, и другое.
Шанколин осторожно выбрался из кустов и, к своему удивлению, обнаружил неподалеку небольшой домик с загоном, расположенный на противоположном берегу потока, который в этом месте был шириной с небольшую речку. Беглец долго следил за домом, пока не решил, что дом пустует и что поблизости тоже никого нет. Перебравшись через реку, разбитыми ступнями ощущая даже сквозь подошвы ботинок каждый камешек на ее дне, он перебрался на тот берег и снова спрятался в кустах. Он скрывался, пока не удостоверился, что ничто поблизости не выдает человеческого присутствия.
Дом был пуст, но в нем, несомненно, кто-то жил. Может быть, пастух — на деревянной лежанке обнаружились выношенные от долгого использования шкуры… Но прежде всего — еда! В корзине у очага он обнаружил съедобные клубни, которые даже не стал мыть, а в железном котелке, висевшем над очагом, — холодный серый жир. Добавив в жир соли, он принялся есть его с сырыми овощами. Голод немного притупился, и он решил поискать еды в дорогу, а также смену одежды. Когда Шанколин был помоложе, он никогда ничего не крал — разве что яблоко или ягоды из соседского сада. Однако сейчас его жизнь изменилась; изменились и правила, по которым он жил. Ему придется отказаться от всех законов, которые вколачивал в него отец. Ему нужно исполнить свой долг, исправить зло. У него была теория, которую он должен подтвердить — или забыть.
Его желудок забурлил, с трудом переваривая смесь жира и сырых овощей. Впредь нужно будет есть медленнее, иначе его попросту вывернет наизнанку — а запах рвоты очень трудно уничтожить. В ящике, плотно закрытом крышкой, чтобы предохранить его содержимое от плесени, он обнаружил три четверти круга сыра. Такое количество еды позволило бы ему продержаться довольно долго — но чем меньше следов своего пребывания он оставит, тем лучше. Хозяин дома может не заметить исчезновения нескольких клубней или жира из котелка, но исчезновение сыра — совсем другое дело. А потому Шанколин разыскал в ящике истончившийся от долгого использования нож и отрезал кусок сыра, которого ему хватило бы на один раз, но который, как он надеялся, был не слишком велик, чтобы хозяин заметил убыль. Затем, словно кто-то решил вознаградить его за умеренность, он нашел в оловянной банке с дюжину дорожных рационов, из которых взял два. Если он не станет слишком жадничать, то найдет еще пищу. Он верил в существование такого рода справедливости.
Он снял с головы повязку. Процесс вышел достаточно болезненный, даже после того, как он намочил лицо в холодной речной воде. В одном-двух местах рана еще кровоточила, но по лицу кровь уже не текла, холодный горный воздух останавливал ее не хуже, чем ледяная вода.
Он снова вернулся в дом, поискал какую-нибудь смену одежды, но ничего не нашел и решил взять с собой хотя бы одну из самых старых и вытертых шкур. Рассчитывать на то, что ему удастся найти кров, не приходилось, а ночи все еще были холодны, несмотря на то, что шел пятый месяц года.
Покинув дом пастуха, он внимательно изучил следы, ведущие в разных направлениях. Заметив отблеск солнца на каком-то металлическом предмете, он бросился к реке, испугавшись, что его могут обнаружить. На то, чтобы обнаружить источник блеска, ушло довольно много времени: как оказалось, блестели уключины небольшой лодки. Лодка была укрыта в тени густого кустарника, росшего на берегу реки, так что ее не сразу можно было разыскать. Она была привязана к ветке дерева веревкой, настолько истершейся о камень, что достаточно было легко потянуть ее, чтобы порвать оставшиеся волокна.
Шанколин потянул за веревку и, осторожно шагнув в лодку, оттолкнулся палкой от берега. Может быть, стоило задержаться и разыскать весла, но он чувствовал настоятельную необходимость оказаться как можно дальше от дома и как можно ниже по реке. Небольшая лодочка была достаточно длинной: если он подогнет колени, то сможет лечь на дно так, чтобы с берега его нельзя было увидеть.
Ночью, увидев свет окон холда — недостаточно большого, чтобы его охранял страж порога, — беглец подгреб к берегу и привязал лодку веревкой, которую за время плавания удлинил при помощи полос, оторванных от многострадальной рубахи.
Ему повезло. Сперва он отыскал корзину яиц, оставленную на крюке у входа в загон. Он высосал содержимое трех яиц и, осторожно замотав еще три в пояс, положил их за пазуху. Затем он заметил сушившееся на кустах у реки белье: должно быть, его оставили после стирки женщины холда. Он отыскал подходящие по размеру штаны и рубаху и сдвинул остальное белье так, чтобы создалось впечатление, что позаимствованные им вещи попросту упали в реку и были унесены водой.
Забравшись в загон, где животные беспокойно зашевелились, почувствовав присутствие чужака, он отыскал отруби и старый помятый черпак. Завтра он сварит отруби, добавит к ним яйца и получит порцию отличной горячей еды…
Внезапно он услышал людские голоса и, прихватив добычу, поспешил вернуться к своей лодке, бесшумно оттолкнулся как можно дальше от берега и лег на дно, чтобы его никто не заметил.
Ночь поглотила голоса — он слышал только шум реки, по которой беззвучно скользила его лодка. В небе над ним горели звезды. Старый арфист, учивший всех подростков в цеху стеклодувов, называл ему имена некоторых из них. Старик упоминал и о метеоритах, и о Призраках, которые появляются в небесах с Окончанием Оборота, чертя сияющие дуговые отрезки. Шанколин никогда не верил в то, что эти яркие искры в действительности являются душами умерших драконов, но кое-кто из ребят помоложе верил в это…
Самые яркие звезды никогда не менялись. Он узнал светлую искру Веги — или то был Канопус? Он не мог вспомнить имена других звезд весеннего неба. Но, пытаясь вспомнить эти имена и то время, когда он учил их, он невольно возвращался мыслью к Игипсу и к тому, что этот… эта вещь сделала с ним. Он лишь недавно услышал новость, годы назад переставшую быть новостью для всех, кроме него: что его отец был сослан на остров в Восточном море вместе с лордом, холдерами и другими мастерами, пытавшимися остановить Мерзость.
Теперь, когда Мерзость умолкла, они сумеют вернуть людям здравый смысл. Алая Звезда приносила с собой Нити; всадники на своих драконах сражались с Нитями в небесах, а в промежутках между Прохождениями люди жили удобно и безопасно. Таков был порядок вещей в течение веков — порядок вещей, который должно сохранить. Когда Шанколин узнал, что мастер-арфист Перна, которого он глубоко уважал, был похищен, он сильно встревожился и огорчился. Однако он ничего не слышал на протяжении многих Оборотов, и прошло много времени, прежде чем к нему постепенно вернулся слух и он выяснил, что же произошло затем. Он так никогда и не сумел выяснить толком, что именно случилось с мастером- арфистом и почему его нашли мертвым в комнате Мерзости. Однако и сама Мерзость была мертва — «перестала действовать», как выразился один из горняков. Быть может, мастер Робинтон пришел в себя и выключил Мерзость? Или, быть может, Мерзость убила мастера Робинтона?.. Он жаждал выяснить правду.
Как только он спустится по реке Кром — по возможности отдалившись от Кеож-ходда, — можно будет строить планы. Первое дело — выяснить, насколько серьезно Мерзость вмешалась в жизнь Перна и изменила его традиции.
Весной, когда после снегов и распутицы высыхали дороги, начинались Встречи; он просто смешается с толпой и, быть может, найдет ответы на часть своих вопросов. В последнее время он слышал все лучше и лучше — даже пронзительные трели птиц. Как только он узнает последние новости, можно будет планировать следующие шаги.
Конечно же, не все люди Перна согласятся с разрушением традиций, не все поверят лжи, измышленной Мерзостью. Он попытался вспомнить тех, кого, как он знал, серьезно встревожили так называемые улучшения, предложенные Игипсом. Сейчас, спустя одиннадцать Оборотов после выключения Мерзости, думающие люди, чьи мозги не были затуманены лживыми обещаниями Игипса, должны осознать, что Алая Звезда так и не изменила курс, несмотря на то, что в трещине на ее поверхности было взорвано три старых двигателя! Ведь Нити продолжают падать на поверхность планеты — как и должны были; и весь Перн должен объединиться перед лицом угрозы их возвращения, как то происходило на протяжении столетий.
— Не понимаю, зачем ему понадобилось устраивать черт знает что из нашего летосчисления, — проговорил первый мужчина, мрачно рисуя при помощи разлитого вина какой-то запутанный узор.
