Мой разум забывает, Не знает, что есть что. Меняясь, он теряет Своих идей поток Его прекрасные мечты Сменились видом Блага И созерцаньем Красоты, Которой нету равных. (Lauda, XCI) Так воспел Якопоне из Тоди экстатическую душу. В этих строках творческий гений поэта и мистика вносит свет и жизнь в сухие психологические теории.
Он продолжает — и в этом, быть может, самом утонченном из всех поэтических описаний экстаза он словно перекликается и с Плотином, и с Ричардом Сен-Викторским, одновременно и маскируя, и разоблачая высшие тайны мистической жизни:
Врата распахнуты пред ней, Свободен путь к слиянью. Душа находит в Боге все, Что есть в Его сиянье. Она внимает Вечности, Взирает на Бескрайнее, Вкушает Бесконечность И знает Несказанное. Душа, себя отвергшись, Не ведает блаженства, Но ныне ей дается дар Немого Совершенства. Утратив навсегда оковы, Всем и все прощая, Душа в избытке видит То, Что образ не вмещает. (Op. cit.) Это неизреченное «осознание», en Dio stando rapito,[821] это единение с Бесподобным Благом — не единственная разновидность экстатического восприятия, хотя, возможно, и самая чистая из тех, что нам известны. Многие голоса и видения, описанные в предыдущей главе, мистики переживали, когда находились в состоянии транса или экстаза, — как правило, после первого взрыва восторга. Св. Франциск и св. Катерина Сиенская получали в экстазе стигматы; практически все экстатические переживания Сузо, свв. Терезы и Анжелы Фолиньоской завершались видением образов чаще, чем чистым созерцанием Абсолюта. Мы все более склоняемся к мнению, что если считать экстаз синонимом радостного и расширяющегося созерцания, то он представляет собой скорее внешнее условие, чем разновидность внутреннего опыта.
Восторг Во всех рассмотренных нами случаях — а мы имеем дело с довольно внушительной их группой — приближение экстаза всегда было постепенным, хотя и непроизвольным процессом. Как правило, экстаз знаменовал собой кульминацию созерцания. Душа, погруженная в молитву покоя или единения или же каким-либо иным образом сосредоточенная на своей тяге к трансцендентному, переходит грань, разделяющую это состояние и собственно экстатический транс. При этом у человека проявляются характерные внешние признаки: немеют конечности, тело остывает, а дыхание значительно замедляется или вообще исчезает.
Между тем экстаз не обязательно развивается из состояния погруженности в Божественное Видение. Он может охватить человека и вполне неожиданно, когда тот находится в обычном состоянии сознания. Такой непреодолимый наплыв экстаза в точности соответствует тому, что писатели-аскеты называют восторгом. Мы уже видели, что смысл мистической жизни состоит в преображении личности, в достижении ею сознательного контакта с Абсолютом. Этот процесс сопровождается у мистика совершенствованием в искусстве созерцания, в котором самовыражается его гений. Его овладение этим искусством, равно как овладение поэзией, музыкой или какой-либо другой творческой деятельностью, вполне может следовать обычному пути. Это означает, что прогресс мистика в избранном направлении зависит от его волевых усилий, сводящихся к сосредоточению внимания на Объекте его поиска, — то есть зависит от его мистической молитвы. Таким образом, мистические состояния сознания, чем бы они ни заканчивались, инициируются начальным волевым импульсом, сознательным ответом на зов Божества, отвращением от видимого мира и обращением к невидимому. Иногда, правда, мистическая склонность к трансцендентному преобладает над другими чертами характера и проявляется в психических эксцессах — внезапных и неконтролируемых вторжениях подсознательных сил, которые могут проявляться наряду с обычной для пророка, композитора или поэта 'легкой сумасбродностью'. Таков восторг — стихийное и непреодолимое устремление к Абсолюту, которое иногда нарушает душевное равновесие человека, но может вызвать в его психике и необратимые изменения. Хотя и не всегда, но довольно часто восторг — как и поэтическое вдохновение — придает жизни особое великолепие и особый смысл. Однако такого рода события являются скорее случайными, чем закономерными для мистического развития. Они указывают на некоторую дисгармонию между психофизическим складом субъекта и проявлениями в нем трансцендентного начала сообразно силе устремленности к нему.
Таким образом, восторг может быть вполне закономерной чертой мистических натур определенного типа. Мы видели, что восторг вполне естествен и даже необходим при мистическом обращении. Бурный натиск подсознательных интуиции во время обращения может нарушить деятельность обычного сознания, овладеть волей и органами чувств и повлечь за собой более или менее глубокий транс. Именно это, судя по всему, имело место у Сузо и Ралмена Мерсвина, а также у Паскаля, чьи 'Достоверность, Мир, Радость' словно подводят итог возвышенным интуициям Совершенства и Реальности. В этих словах запечатлена убежденность в исчерпывающей полноте и необратимости постижения, которая характерна для любого экстатического восприятия.
В своих 'Духовных посланиях' св. Тереза детально обсуждает различные аспекты и выражения этих мощных экстатических состояний. Среди них она упоминает транс, который в ее системе означает то же, что в нашем понимании экстаз, вознесение в духе [transport], или 'полет духа', служащий у нее эквивалентом восторга. 'Различие между трансом и вдохновением, — говорит она, — состоит в том, что в трансе душа постепенно умирает для внешнего, теряет чувства и живет для Бога. Однако вдохновение наступает по одному мановению Его Величества и охватывает сокровенную часть души с такой быстротой, словно вся душа покинула тело вслед за этим высшим и сокровенным, которое тотчас оказалось на небе'.[822]
'Восторг, — говорит далее св. Тереза, — как правило, приходит внезапно, он могуч и стремителен и охватывает тебя прежде, чем ты успеешь о чем-то подумать или сможешь что-то предпринять. Тогда ты чувствуешь себя подобно облаку или словно сильный орел взмыл ввысь и унес тебя на своих крыльях. Повторяю, ты видишь и чувствуешь, как тебя уносят, хотя ты сам не знаешь куда'.[823] Это ощущение того, что человека уносит, может даже принимать весьма конкретный
