высот духа. Там их понимание, безвидное подобно пустоте, насыщается Сиянием Вечности, как воздух насыщается сиянием солнца. При этом отрешившаяся от себя и возвысившаяся воля преображается и насыщается безбрежной любовью, подобно тому как, раскаляясь, железо насыщается огнем. И тогда пустая возвышенная память ощущает себя объятой бездонным Отсутствием Образов. И таким же способом сотворенный образ превыше разума объединяется с Образом Божественным, Который есть источник его бытия… При всем том тварное существо не становится Богом, ибо единение в Боге происходит Его милостью и нашей любовью к Отчему дому; посему тварное существо своим внутренним постижением знает, что оно обособлено от Бога и иное, нежели Бог. И хотя это единение происходит без всякого посредства, многоразличные деяния Божьи на земле и на небе остаются скрытыми от духа. Ибо хотя Бог и дает душе Себя таким, каков Он есть, Он дает душе Себя у ее основания, куда не простирается господство разума и где в полной простоте она преображается в Боге. Здесь все полно преизобилия, ибо душа здесь обретает единство с истиной и полнотою всего в Боге. Однако даже здесь присутствует некая жажда, как бы предвосхищение, и в нем существенное различие между бытием души и Бытием Бога, причем это различие есть самое высшее и утонченное, что дано чувствовать душе'.[917]
'Когда любовь возносит нас выше и дальше всех вещей, то это есть вознесение даже выше света — в Божественную Тьму: в нее мы погружаемся и в ней преображаемся Вечным Словом, Которое есть образ Отца. Подобно тому как солнечный свет проницает воздух, в недеянии мы постигаем дух Непостижимого Света, который окружает и проницает нас. И Свет этот есть не что иное, как бесконечное созерцание и видение. Мы созерцаем то, что видим, и видим то, что созерцаем, ибо наши мысли, жизнь и естество возвышаются в простоте до единения с Истиной, которая есть Бог'.[918]
Личностный аспект Абсолюта в данном случае сводится к минимуму, однако остаются без изменений все аспекты личностного начала, составляющего сущность человека, — любовь, созидательность, воля. Мы как бы оказываемся на уровне видений, которые находятся за пределами логических категорий, на уровне созерцания Потустороннего Нечто — нашего дома, нашей надежды, предела совершенствования нашей индивидуальности. Сущности всего, что Есть. Такое бесконечное созерцание, такое пребывание в квинтэссенции Блага, Истины и Красоты, представляет собою Видение райского блаженства, причастность к Вечности, 'к тому, что наиболее упоительно и желанно и что воистину любить могут лишь те, кто им обладают'.[919] Так определяет конечную цель существования души теология в лице св. Фомы Аквинского.
Мистики метафизического склада, которые склонны использовать безличностные образы Места и Предмета, обычно видят в жизни в единении предвестие Видения райского блаженства, вхождение здесь-и-сейчас в абсолютную жизнь внутри Божественного Естества, которой будут жить все совершенные души, когда сбросят с себя ограничения плоти и снова войдут туда, где их отчизна. Фактически для таких душ 'человек обóженный', черпая свой мистический гений из трансцендентной реальности, опередил человеческую историю и достиг уровней сознания, которые откроются другим людям лишь с окончанием их земной жизни.
В 'Книге истины' Сузо дает прекрасное поэтическое сравнение между жизнью блаженных в Океане Божественной Любви — и приближающейся к ней земной жизнью мистиков, которые отвергли свое земное «я», растворив свою волю в Вечной Истине. Его слова дают достойный ответ на извечно преследующее мистиков обвинение в том, что мистическое развитие в конце концов приводит к полному исчезновению личности.
'Господи, скажи мне, — попросил Слуга, — что остается блаженной душе, которая полностью отринула себя?' Истина ответила: 'Когда добрый и преданный служитель входит в радость своего Господа, он наследует богатство дома Божьего, ибо неизреченно постигает то, что обретается с благодатью. Он забывает о себе и сам для себя отныне не существует. Он исчезает, теряя себя в Боге, и становится неотделим от Него, как капля воды, которая в кубке вина тотчас тонет бесследно. Ибо нечто подобное тому, как эта капля исчезает, принимая цвет и вкус вина, происходит с теми, кто сполна вкусил блаженства. Неизъяснимым образом их покидают все желания, восторг возносит их превыше высочайших вершин духа, и они погружаются в Божественную Волю. Если бы это было не так, если бы в человеке осталось нечто от него самого, оказались бы ложными слова Святого Писания о том, что Бог есть все во всем. Естество человека остается, но в ином виде, в иной славе, в иной силе. И все это есть то, что дается полным и совершенным отречением… Здесь сокрыт ответ на твой вопрос, ибо подлинное отречение человека от мира и предание себя Воле Божьей являются отражением и подобием самоотвержения блаженных, о котором говорит Святое Писание. Это подобие в той или иной мере приближается к своему подлинному образу, и степень близости между ними зависит от того, насколько сокровенно человек слился с Богом, насколько он с Ним един. Недаром о блаженных сказано: они отрешились себя, отрешились всего, чего прежде искали, и преобразились в иной вид, иную славу, иную силу. Что же тогда есть этот иной вид, если не Божественное Бытие и Божественная Природа, с которыми они сливаются и которые сливаются с ними, чтобы быть одним целым? И что есть эта иная слава, если она не будет озарена и наполнена Непостижимым Светом? Что есть эта иная сила, если чрез нее не дается человеку единство с Божественной Личностью, а также божественный дар свершать то, что подобает его блаженству в Боге, и отрешаться всего, что с этим блаженством несовместно? Уже говорилось, что именно так человек отходит от всего, что его связывает в нем самом лукавому'. [920]
Мистики единодушны в том, что избавления от Я и моего, полное самоотречение, или «самозабытье», — препоручение себя высшей Воле — есть обязательное условие достижения жизни в единении. Временное опустошение разума, которое помогло созерцателю расчистить место для видения Бога, должно теперь, закрепившись, распространиться на всю его жизнь. При этом, говорят они, свершается последний акт искоренения своенравного Я, поверхностной индивидуальности, которую мы, как правило, отождествляем с собой. Эта индивидуальность уходит навсегда, а на ее месте появляется нечто иное. Душа становится частью таинственного Тела Божьего и, смиренно принимая участие в проявленной жизни Реальности, 'с готовностью становится для Вечного Блага тем, чем является для человека его собственная рука'.[921] Та странная 'алчущая и жаждущая тяга души к Богу', 'одновременно пожирающая и благородная, ревностная и смиренная', о которой мистики говорят в своих самых вдохновенных строках, выдвигает здесь свои последние притязания и получает окончательное удовлетворение. 'Все, что есть у Него, все, что есть Он Сам, Он дает. Все, что у нас есть, все, что мы есть. Он отнимает'.[922] Душа, говорят они, погружается в Бездну и поглощается ею, здесь она 'канула в Бога, Который бездна бездн'. В своих попытках описать для нас это высшее мистическое состояние и новую жизнь, которую оно рождает, мистики обычно прибегают к образам, которые могли бы показаться гротескными, если бы не пламя, которое полыхает за ними. Так, Рейсбрук восклицает: 'Вкушать и быть вкушаемым! Вот что такое Единение!.. Поскольку Его желания не имеют предела, я не удивлюсь, если ты скажешь, что Он поглотил тебя'.[923]
(Б) Теперь мы приближаемся к пониманию того, что одного языка обóжения недостаточно для описания окончательного единения души с Реальностью: если мы хотим пролить свет на то, что понимается под 'единением с Богом', необходимо учитывать также личностный и эмоциональный аспекты отношения человека к своему Источнику. Этим объясняется то, что даже наиболее рьяные «трансценденталисты» из мистиков в своих попытках описать содержание метафизических экстазов прибегают к языку любви, поскольку, как они вынуждены признать, совершенное единение души как влюбленной и Бога как ее Возлюбленного не может быть выражено сухим и юридически-точным языком религиозной философии. Такой официальный язык обходит стороной самые опасные — как пантеистические, так и «любовные» — аспекты 'божественного единения', но и не отражает самых ярких и, стало быть, наиболее значимых сторон этого восхитительного переживания. Чтобы создать целостное представление о центральных темах и главных
