предметах религии, этот язык должен быть дополнен личностным и сокровенным видением, сведения о котором мы находим в сообщениях мистиков «эмоционального» склада, которым жизнь в единении представляется не как безвозвратное растворение в Сущем, а как венчающее усилия мистика единение сердца и воли.
Разумеется, крайняя форма восприятия такого типа нашла свое выражение в хорошо известной метафоре духовного бракосочетания души с Богом. Этот символ восходит к орфическим таинствам и проник в христианскую традицию через неоплатоников. Однако есть и другое, менее конкретное воплощение этой метафоры, которое полностью свободно от опасностей, по общему мнению связанных с любой 'эротической символикой'. Прекрасный пример удачного использования такого языка дает Джалаладдин Руми, сумевший с помощью образов, наполненных страстью, которая вдохновляла автора Песни Песней, передать тайну единения, когда 'сердцу сердце говорит'.
Со сладостной душой Твоей моя душа Смешалась, как вода с вином. Кто может разделить вино и воду Иль разлучить меня с Тобой? Ты стал моим великим Я, Ничто меня теперь не тяготит. Ты отнял у меня всю жизнь, Так почему бы мне не взять Твою? Мне Ты ответил вечным утвержденьем, И знаю я теперь — Ты вечно будешь мой. Твоя любовь насквозь меня пронзила, И стала для меня как плоть и кровь. Я — флейта та, что Ты поднес к устам, И лютая, что Ты держишь на груди. Дыши во мне, чтоб я могла вздыхать, Притронься к струнам — слезы заблестят.[924] Мистик здесь желает поведать нам, что его новая жизнь является не только свободным и сознательным участием в жизни Вечности — полноценным существованием на земном и трансцендентном уровнях, — но и сознательной сопричастностью к вездесущей личной жизни, неизмеримо большей, чем его собственная жизнь, укреплением уз того братства, которое сопровождало душу в ее продвижении по Мистическому Пути. Это братство, одновременно и самый реальный, и самый эфемерный факт человеческого существования, совершенно невыразимо средствами языка. Некоторое подобие этого дает нам тайна любовного общения, в котором смиренное, созидательное и вечно обновляющееся самопожертвование души является залогом ее славы, когда 'в своей любви она становится равной Любви', разделяя всю ее полноту и царственное совершенство.
Так, автор анонимного «Зерцала» пишет в одном из самых ярких и характерных отрывков: 'Я есмь Бог, — речет Любовь, — ибо Любовь есть Бог, и Бог есть Любовь. Душа тоже может быть Богом благодаря своей любви, но Я есмь Бог по своей Божественной Природе. Это состояние дано душе, если праведна ее любовь, и тогда эта Моя возлюбленная научается и приходит ко Мне без тяжких трудов… Душа, подобно орлу, парит высоко в облаках — очень высоко, выше, чем любая другая птица, ибо великая любовь окрыляет ее'.[925]
Вот простейшее выражение жизни в единении, простейшая интерпретация, которую мы можем ей дать: это полное и сознательное, 'здесь и сейчас', свершение Совершенной Любви. В ней избранные души, еще оставаясь во плоти, 'воспаряют высоко, и всё выше', пока не 'обучатся и оставят себя', чтобы, как говорит «Зерцало», 'быть Богом благодаря своей любви'. В традиционном английском мистицизме обычно также речь идет о невыразимом, только на языке более доступном и прозаическом.
'Я желаю, чтобы ты знал, — говорит неизвестный автор 'Послания о молитве', — каким образом душа устанавливает связь с Богом и что единит ее с Ним в любви и в согласии воли, как сказал о сем св. Павел: Qui adhaeret Deo, unus spiritus est cum illo, то есть: 'Кто бы ни приблизился к Богу истинному после того, как его коснулась такая благоговейная любовь, в духе пребудет един с Ним'. Это значит, что хотя он и Бог будут двумя различными по свойству, по милости Божьей они окажутся так тесно переплетены, что пребудут едины в духе, причем это единство их будет возвышено любовью и утверждено волей. В этом единстве свершается бракосочетание души и Бога, которое никогда, кроме как грехом, не будет расторгнуто, даже если все великие деяния канут в забвение. В этом духовном единстве может душа воспевать и изрекать, если того пожелает, священные слова Песни Песней: Dilectus meus mihi et ego illi, что значит: 'Мой Возлюбленный для меня, и я для Него'. Это следует понимать так, что Господь как бы прилепит к Себе Свою суженую духовным клеем благодати, и тогда воцарится между ними любовь и согласие'.[926]
Думаю, никто не будет отрицать, что сравнение уз, соединяющих душу и Абсолют, с 'духовным клеем' совершенно невинно, хотя и несколько грубовато. Присутствие в процитированном отрывке этого образа, равно как и образа бракосочетания, может послужить поводом для критических замечаний со стороны тех, кто огульно отметает всю «сексуальную» символику. То, что такая символика мистикам казалась вполне подходящей, подтверждается ее наличием в работе великого созерцателя, жившего в следующем веке.
'Ты сполна и безраздельно отдашь мне Себя, — говорит душа в описании Петерсена, — лишь тогда, когда я сполна и безраздельно буду Твоей. И когда я буду всецело Твоей, Ты будешь вечно любить меня, как Ты вечно любишь Себя. Ибо это значит лишь то, что Ты наслаждаешься Собой во мне и что я по Твоей милости наслаждаюсь Тобою в себе и собою в Тебе. И когда в Тебе я люблю себя, я не люблю ничего, кроме Тебя, ведь Ты пребываешь во мне, а я в Тебе, слившись в единое целое, которое не будет разделено во веки веков'.[927]
От этого языка до языка духовного бракосочетания, как его понимают подлинные мистики, всего лишь один шаг.[928] Они воспринимают духовное бракосочетание не как радости небесного экстаза и не как сомнительную возможность привнести духовность в земной экстаз, а как пожизненные узы, 'которые никогда не будут утрачены или расторгнуты', сокровенное личностное единение воли и сердца свободной души с той 'Ясной Красотой', Которую она познала в созерцании.
Мистический Путь представляет собой совершенствование и рост в любви, осознанное следование глубинному тяготению души к ее истоку и преодоление беспорядочных устремлений к 'преходящим благам'. Однако подлинное свершение любви есть единение: 'совершенное слияние, объединение возлюбленных в одно целое'.[929] Для философа это 'объединяющее начало' — могучая преобразующая сила на всех уровнях бытия.[930] Более того, подобно тому как земное бракосочетание рассматривается моралью не как способ удовлетворить личные желания, а как часть великого процесса, как слияние двух душ во имя претворения в жизнь чего-то нового, духовное бракосочетание также предполагает соответствующие заботы и обязанности. С достижением высочайших уровней, с невиданным ранее приливом жизненных сил приходит новая ответственность и необходимость прилагать усилия для решения задач другого масштаба. Речь идет не о конкретных свершениях, а о самом пребывании в некоем вполне конкретном состоянии. Человек начинает жить новой жизнью, которая приносит в его существование совершенство, у него открываются новые творческие возможности. Поднятая на божественные уровни душа теперь проявляет божественную созидательность, она становится энергетическим центром, источником трансцендентной жизни. 'Сотворенное существо достигает высшего совершенства, — говорит св. Фома Аквинский, — когда оно становится причиной других вещей [other things]. Таким образом, когда сотворенное
