Итак, подведем итоги. Мы видим, что мистицизм — это высоко специализированная форма того поиска реальности, возвышенной и законченной жизни, который характерен для человеческого сознания. Он в большой мере направляется 'духовной искрой', трансцендентальной способностью, которая, хотя и является жизнью нашей жизни, остается за барьером сознания обыкновенного человека. Вырываясь наружу в мистике, она постепенно становится доминирующим фактором его жизни, подчиняя своим целям и обогащая за счет своего спасительного контакта с реальностью те жизненные силы любви и воли, которые мы приписываем сердцу. Побуждаемая любовью и волей, вся личность поднимается в акте созерцания или экстаза до уровня сознания, где начинает осознавать новое поле восприятия. Это осознание, этот 'любящий взор', побуждает личность к новой жизни в соответствии с реальностью, которую она увидела. Подобная жизнь представляется настолько странной и возвышенной, что всегда вызывает у нормального человека либо страх, либо восхищение. 'Если бы все великие христианские мистики, — говорит Лойба, — могли каким-то чудом быть собраны в одном месте, где в привычном для них окружении могли бы жить на свой манер, мир скоро бы осознал, что они составляют одно из наиболее изумительных и значительных отклонений, свидетелем которых был человеческий род'.[199]
Таким образом, обсуждение мистицизма, рассматриваемого как форма человеческой жизни, распадается на два направления. К первому относится жизненный процесс мистика: перестройка его личности; метод, которым достигается присущее ему осознание Абсолюта; способности, развитые для удовлетворения требований мира явлений, но работающие в плоскости трансцендентального. Все это объединяется под общим названием 'Мистический Путь', по которому
Ко второму направлению относится содержание мистического поля восприятия, откровение, благодаря которому созерцатели осознают Абсолют. Сюда включается рассмотрение так называемых доктрин мистицизма — попыток мистиков обрисовать нам мир, на который они взглянули, языком, пригодным лишь для описания мира, где обитает большинство из нас. Здесь возникает трудный вопрос символизма и символической теологии — подводный камень, о который разбились многие изложения мистиков. Наша задача будет заключаться в том, чтобы, насколько это возможно, снять облачение символизма и попытаться синтезировать эти доктрины — разрешить явные противоречия между объективным и субъективным откровением, путем отрицания и путем подтверждения, эманацией и имманентностью, отречением и обожествлением, Божественной Тьмой и Внутренним Светом и, наконец, выявить существенное единство опыта, посредством которого душа сознательно входит в Присутствие Бога.
Глава V
МИСТИЦИЗМ И ТЕОЛОГИЯ
В предыдущей главе мы попытались установить различие между мистиками, которые воспринимают высший опыт, и мистическими философами, которые размышляют над полученными подобным образом данными. Теперь, однако, мы должны учесть тот факт, что часто истинный мистик также является мистическим философом, хотя множество мистических философов не являются мистиками и никогда не могли бы ими стать.
Поскольку человеческому сознанию свойственно размышлять над полученным опытом, — использовать воспринятое как материал для построения концепций, — большинство мистиков создает или принимает некую теорию собственных «приключений». Таким образом, мы имеем дело с мистической философией, или теологией, — комментариями интеллекта по поводу достижений духовной интуиции; эта философия идет нога в ногу с истинным, или эмпирическим мистицизмом, классифицирует, интерпретирует и подвергает критике его данные, а также переводит его видения сверхчувственного в символы, приемлемые для философских построений и аргументов диалектики.
Подобная философия в большинстве случаев основывается на формальном вероучении, которое разделяет каждый мистик как конкретный индивид. Характерно, что пока трансцендентальная деятельность мистика протекает в нормальном русле, он обычно склонен к тому, чтобы принимать подобные вероучения, а не отвергать их. История редко подтверждает точку зрения тех, кто считает мистиков духовными анархистами; наоборот, мы повсюду видим великих мистиков как преданных сыновей великих религий. Почти любая религиозная система в той или иной степени признающая трансцендентное как источник неземной любви, может стать колыбелью мистиков, и христианство, так же как ислам, брахманизм и буддизм, получает из их уст наиболее возвышенные интерпретации. Так, святая Тереза интерпретировала свое экстатическое восприятие Божества в чисто католических терминах, а св. Иоанн Креста умудрялся гармонично сочетать свой интенсивный трансцендентализм с ортодоксальным учением о Боговоплощении. Бёме был совершенно убежден, что его исследования вечности согласуются с учением лютеранской Церкви. Суфии всегда были правоверными мусульманами, а Филон и каббалисты — ортодоксальными иудаистами. Плотин даже сумел (правда, с большим трудом) приспособить реликты язычества к своей доктрине Реального.
Тем не менее попытки ограничить мистическую истину — прямое понимание Божественной Сущности — формулами какой-нибудь одной религии столь же тщетны, сколь и попытки отождествить драгоценный металл с формой чеканки, превращающей его в монету. Мистики использовали множество форм. Их отличительные черты и особенности всегда интересны, а иногда имеют глубокое значение. Некоторые оставляют более четкое, связное и понятное впечатление, чем остальные. Однако золото, из которого чеканены монеты в этой россыпи, — всегда один и тот же благородный металл, одно и то же Видение Божества, Истины и Красоты, которые суть
Тем не менее если мы намерены понять язык мистиков, то, очевидно, нам следует знать хотя бы немного и о проявлениях, и о сущности — другими словами, об основных философиях и религиях, используемых мистиками для описания своих странствий. Следовательно, прежде чем перейти к собственно теологии, целесообразно будет рассмотреть две крайние формы, в которых и мистики, и теологи привыкли
