привел к существованию столь беспомощных особей.
Птенец не ел все подряд. Он развивался как паразит на самке, из тела которой появился на свет, и мог питаться лишь жидкостью из ее тела. Томалсс находил это отвратительным, к тому же у него возникла проблема. Он хотел вырастить птенца тосевитов в изоляции от ему подобных, но ему требовалась жидкость самок Больших Уродов.
В результате, как часто случалось на Тосев-3, пришлось пойти на компромисс. Птенец мог питаться только одним способом — сосать. Большие Уроды придумали эластичные искусственные соски и использовали заменители естественных выделений самки.
Томалсс не хотел прибегать к ним. Медицинская технология Больших Уродов производила на него отталкивающее впечатление. Он организовал сбор выделений у самок, которые находились в лагерях Расы. Томалсс опасался, что они не подойдут его птенцу, но тот с энтузиазмом сосал из эластичных сосков, заменявших нужную часть тела самок.
Птенец также с большим энтузиазмом пачкал все вокруг своими экскрементами. У птенцов Расы их несравнимо меньше. Жидкие выделения взрослых Больших Уродов постоянно засоряли канализационную систему. К счастью, взрослые Большие Уроды контролировали свои выделения.
Однако у Томалсса сложилось впечатление, что птенец не в состоянии контролировать выделения из своего тела. Из него лилась жидкость и выскакивали твердые экскременты в самые неожиданные моменты: когда он лежал в своей норке или Томалсс держал его на руках. Не раз Томалссу приходилось смывать едкую грязь и заново наносить раскраску.
Более того, твердые выделения едва ли заслуживали такого названия — они прилеплялись к самому птенцу, а также ко всему, что находилось рядом. Держать маленькое существо в чистоте было тяжелой задачей. Томалссу удалось выяснить, что Большие Уроды облегчают себе жизнь, используя поглощающую жидкость ткань, которой они закрывают органы выделения птенца. Таким способом они решают проблему чистоты окружающих предметов, но самого птенца всякий раз приходится мыть.
А звуки, которые он издавал! Птенцы Расы всегда ведут себя тихо; их нужно уговаривать, чтобы они начали издавать звуки. С эволюционной точки зрения это вполне логично: шумные птенцы привлекают хищников и не доживают до момента воспроизведения. Но естественный отбор не действовал на Тосев-3. Всякий раз, когда птенец хотел есть или пачкал себя, он начинал шуметь. Иногда он выл без всякой на то причины. Томалсс пытался не обращать внимания на крики, но у него ничего не получалось. Птенец мог вопить так долго, что Томалсс не выдерживал — к тому же он боялся, что птенец может себе навредить.
Томалсс придумал брать птенца на руки, когда тот поднимал шум. Иногда птенец изрыгал проглоченный воздух вместе с частью съеденной пищи — отвратительная, частично переваренная жидкость. Но если такое происходило, птенец быстро успокаивался и замолкал.
Впрочем, бывали случаи, когда с птенцом все было в порядке, но он шумел, словно хотел, чтобы его взяли на руки. Томалсс сдавался — и тогда птенец успокаивался. Это приводило Томалсса в смятение: а вдруг тосевиты начинают процесс общения раньше, чем Раса?
Его коллеги разинули рты, когда он поделился с ними своими предположениями.
— Я понимаю, что мои предположения звучат смешно, — оправдывался он, — но тосевиты разделились на десятки крошечных империй, которые постоянно воюют друг с другом, мы же сумели объединиться сотню тысячелетий назад. С другой стороны, не следует забывать о постоянном сексуальном влечении, которого мы лишены.
— Ты устал, Томалсс! — хором сказали ему коллеги-психологи.
Томалсс действительно устал. Взрослые тосевиты соблюдают суточный цикл: днем бодрствуют, а ночью спят. Это одно из их немногих достоинств. Но птенец имел обыкновение засыпать в любое время и просыпаться, когда ему заблагорассудится. Томалссу приходилось вставать, кормить птенца, или мыть (или кормить
Шли дни, птенец постепенно начал соблюдать какое-то подобие режима. Он все равно просыпался два или три раза за ночь, но теперь охотнее засыпал снова, а днем бодрствовал. Да и сам Томалсс стал понемногу приходить в себя.
Он даже начал верить, что наступит момент, когда птенец сможет мыслить логически — насколько Большие Уроды вообще на это способны. Он начал производить более сложные звуки. Более того, Томалсс заметил, что птенец стал обращать на него внимание.
Однажды уголки его рта изогнулись — так тосевиты выражают свое хорошее настроение. Томалсс пожалел, что не может сделать такую же гримасу, поскольку черты его лица были практически неподвижны.
Несмотря на то что поведение птенца с каждым днем становилось все более осмысленным и Томалсс многому научился, постоянно общаясь с ним, психолог много раз пожалел, что отобрал его у тосевитской самки, из тела которой птенец появился на свет. «Пусть бы лучше он
Однако такой подход недостоин ученого — но какой ученый проводит без сна столько времени?
Грудь Лю Хань была полна молока. По пути в Пекин она зарабатывала деньги и пищу в качестве кормилицы, но в последние полтора дня ей не удалось найти ребенка, которому требовалось бы молоко. Если в ближайшее время она не найдет младенца, молоко придется сцеживать. Ей ужасно не хотелось, чтобы молоко пропадало зря, но грудь уже начала болеть.
Иногда, в минуты слабости, когда она сильно уставала, а желудок болел от голода, Лю Хань жалела, что не осталась в лагере. Там она всегда была сыта, да и работать не приходилось. Однако маленькие чешуйчатые дьяволы постоянно следили за ней, а потом украли ее ребенка. И хотя это была лишь девочка, она принадлежала Лю Хань.
Выбраться из лагеря было совсем непросто. Маленькие дьяволы не только установили камеры внутри ее хижины, но и продолжали следить за ней, когда Лю Хань выходила погулять. И она не могла пройти через ворота, опутанные колючей проволокой. Никто из людей не мог.
Если бы не торговец домашней птицей, коммунист, ей бы не удалось сбежать. Однажды, когда торговый день подходил к концу, он сказал Лю Хань:
— Пойдем со мной. Я хочу познакомить тебя со своей сестрой.
Лю Хань сомневалась, что хижина, куда он ее привел, принадлежала ему; слишком опасно. Там ее поджидала женщина — конечно же, не сестра продавца. Ростом, фигурой и даже короткой прической она была похожа на Лю Хань.
Торговец домашней птицы повернулся к ним спиной.
— Лю Хань, мне так нравится твоя одежда, ты не хочешь поменяться со мной? Всем — от сандалий до нижнего белья?
Лю Хань оглядела свою старую одежду — уж не сошла ли женщина с ума?
— Ты хочешь надеть мои тряпки? — спросила она.
«Сестра» энергично закивала. Тогда Лю Хань поняла. Чешуйчатые дьяволы очень ловко умели делать всякие маленькие штуки. И могли засунуть их в ее одежду, чтобы следить за ней.
Она быстро разделась, даже не оглянувшись на торговца домашней птицей. Ее тело видело такое количество мужчин, что она давно перестала смущаться. К тому же она не сомневалась, что ее тело еще не оправилось после рождения ребенка и не возбуждало желания у мужчин.
Когда они переоделись, торговец повернулся к другой женщине и сказал:
— Я провожу тебя домой, Лю Хань. — Потом обратился к Лю Хань: — Сестра, подожди меня здесь. Я скоро вернусь.
И Лю Хань осталась ждать, восхищаясь его дерзостью. Она знала, что чешуйчатые дьяволы с трудом отличают одного человека от другого. Если «сестра» торговца будет в ее одежде, они примут ее за Лю Хань, во всяком случае на некоторое время. А пока они думают, что Лю Хань вернулась домой…
Как и обещал, торговец домашней птицей вскоре вернулся. В сгущающихся сумерках он отвел Лю Хань в другую хижину, почти пустую, только на полу лежали циновки.
