— И наверняка вскорости окажемся рядышком в канаве, — засмеялась Рита.
— Vola! c'est mot![31]В канаве! — вмешался барон Вейнер, растянув в улыбке тонкие губы.
Трестка окинул его злым взглядом и спросил:
— А почему бы вам с графиней не сесть на козлы?
— Я не хочу! Там грязно, к тому же я не люблю, чтобы кони были близко, — отказалась графиня.
— Я тоже отказываюсь. Этим спортом не занимаюсь, — сказал барон. — Быть может, моя соседка и пан Вильгельм?…
Стефа отрицательно мотнула головой:
— Не стоит это и обсуждать. Пан майорат ведь ясно сказал, что никому не собирается уступать вожжи.
— Благодарю за поддержку, — отозвался Вальдемар.
— Тогда давайте петь, — предложил Вильгельм.
— Прекрасно, — согласился Трестка. — Что предпочитают дамы — Ich lebe dich?[32]Du liebst mich?[33]
— Лучше всего Wir lieben uns, [34] — со смехом добавила Паула.
— Мы споем по-польски, — сказала Стефа.
— Что-нибудь, что напоминает Гейдельберг или Сакре-Кер? — процедил барон.
— А почему именно Сакре-Кер?
— Ну, или какой-нибудь другой монастырь.
— Но почему у вас на уме монастырь? Молодой Шелига повернулся к барону:
— Неужели вам показалось, что панна Стефания воспитывалась в монастыре?
— Да. Она какая-то другая. Не могу определить точно. Быть может не… необычная? Нет, не могу выразить.
— Я вам помогу. Она не похожа на других. Но такой ее создал не монастырь, а природа. — Студент сделал рукой широкий жест и с заблестевшими глазами продолжал: — Вот эта природа, лазурная и голубая, окружала ее с колыбели и сотворила по своему подобию.
— Помните цветущие степи? — шепнула Рита Вальдемару.
— Что? — спросил он задумчиво. — А, конечно!
— То, что сказал Вилюсь, похоже на ваши «цветущие степи», не правда ли? Вы слышали, что говорил Вилюсь?
— Слышал.
Вальдемар смотрел на необозримые пшеничные поля и думал: «Это она!»
Смотрел на лазурное безоблачное небо и думал: «Это она!»
Майорат что есть силы щелкнул бичом. В бричке поднялся крик:
— Кони понесут! — кричала графиня.
— Вальди, что ты делаешь? — вторила ей Люция.
Панна Рита взглянула на Вальдемара из-под длинных ресниц.
— Остановите, — шепнула она печально. — Я пересяду.
— Не смогу! Кони взяли хороший аллюр. Сидите спокойно!
Приказной тон его голоса как-то подействовал на нее. Она и сама не понимала что же чувствует. Губы ее задрожали, на бледном лице выступили розовые пятнышки. Казалось, она колеблется. Наконец, она спросила непринужденным голосом:
— А если бы кони шли тише, я могла бы пересесть?
— Я не посмел бы противиться вашему желанию.
— Я поняла…
Она сжала губы и, вырвав бич из рук Вальдемара, взмахнула им.
— Что вы делаете? — удивился майорат.
— Хочу, чтобы кони понесли.
— Это случится, только если я захочу.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— Боже, если б я могла…
— Отхлестать меня этим бичом, верно?
— Что-то вроде того.
— Ну что ж, каждый должен заботиться о своей безопасности, а посему… можете пересесть.
Он натянул вожжи. Кони остановились, чуть присев на задние ноги.
— Можете пересесть, — повторил майорат с улыбкой.
Панна Рита посмотрела ему прямо в глаза:
— Вы знаете, что вы…
— Несносен? Я знаю.
— Грубиян!
— Я всего лишь исполнил ваше желание.
— Ох…
Трестка вскочил:
— Почему мы остановились? Ага! Наконец-то вы решились, пани Рита! Кто же займет ваше место?
— Будем тянуть жребий, — сказала Рита.
— Отлично!
Вальдемар покривил губы. Панна Рита бросила ему шепотом:
— Вам достанется Люция, уж я постараюсь…
Она завязала на платочке узелок и зажала в ладони так, чтобы остальные не видели, который из трех торчавших наружу концов был завязан. Повернулась к спутникам:
— Прошу.
Уголок со скрытым узелком она постаралась подсунуть Люции, рассчитывая, что та вытянет самый ближайший.
Графиня взяла тот кончик, что был в середине, Люция — левый, Стефа — правый. Прикусив губу, Рита разжала ладонь.
— Панна Стефания! — воскликнули все. Вильгельм Шелига явно был разозлен. Стефа порозовела.
Бросив торжествующий взгляд на кусавшую губы Риту, Вальдемар принялся с необычайной галантностью помогать ей пересаживаться.
Наступило всеобщее оживление. Рита спорила с Тресткой, а Стефа, стоя на подножке, подшучивала над Вальдемаром, уверявшим ее, что тянуть жребий — варварский пережиток.
— Прошу вас! — позвал ее Вальдемар.
Стефа ловко проскользнула меж сидящими; в своем белом муслиновом платье она была словно изящный нарцисс. Волна темно-золотых волос была свернута в тяжелый узел на затылке, голову покрывала большая легкая шляпка, украшенная муслиновой вышивкой и пучком нежной бледно-зеленой травы. Разрумянившаяся, с блестящими глазами, она была прекрасна.
Вальдемар подал ей с козел руку, другой крепко сжал ее локоть:
— Гоп!
Смеясь, Стефа уселась рядом с ним. Он прикрикнул на коней, и бричка тронулась.
— Порода! — тихонько сказал, глядя на нее, барон Вейнер.
— Что вы сказали? — переспросил студент.
— Порода! Но вы наверняка скажете «природа»?
— Вот именно!
Стефа ощутила словно бы укол в сердце, так влияла на нее близость Вальдемара. Он явно был взволнован.
Оба молчали. Он думал: «Что со мной происходит? Когда я охотился в джунглях, волновался меньше. Что таит в себе эта девушка?»
