телеграмму от имени нашего общего друга, чтобы сбить всех с толку.
Он снова стал распространяться о ленивом землемере, который в разгар сезона торговли недвижимостью…
— Постараюсь позвонить вечером, когда определюсь с ночлегом. Вас прослушивают? Если да, скажите, что цена на дом поднимется.
Он меня уверил, что цены останутся прежними. Ведь должны же они учитывать его репутацию как адвоката. Я хмыкнул в трубку и сказал:
— Спасибо, Анри. Пока вы не занялись другим делом, купите мне симпатичный домик в деревне, где никто не слышал о полиции и иностранных воротилах, ладно?
Он заверил меня в самом горячем участии к моим делам.
Мокрый с головы до ног, я повесил трубку и вышел из кабины. Переходя площадь, я думал, какую только что совершил глупость. Если телефон просушивался, или решат вдруг выяснить, откуда был звонок, — нам конец. Блуждая среди холмов, концентрическую волну погони не обогнать. Но нужен целый штат сотрудников, чтобы прослушать все телефонные разговоры Мерлена за день, так что единственная опасность — если их записывают. Но он сказал, что нет…
Спор с самим собой привел меня прямиком к кафе. Я заказал двойной «марч» и купил пару пачек «житан». За минуту я покончил с выпивкой, еще столько же выяснял, как добраться до Лиможа, который находился как раз в противоположной стороне от цели нашей поездки.
Когда я садился в машину, Харви с интересом повел носом. Я бросил сигареты на сиденье.
— Одна пачка вам.
Сам завел мотор и осторожно выехал с площади.
— Что у нас на ленч?
Мисс Джермен сообщила:
— Хлеб, сыр, паштет, сардины, вишневый пирог. И еще бутылка красного вина и «Перрье».
— Я буду «Перрье», — сказал я. — Поскольку за рулем.
— Я тоже, — присоединился Харви. — Я стреляю, и даже не пропустил рюмочку в кафе.
Пришлось изобразить удивление.
Он улыбнулся, немного кисло. Но, может быть, улыбка на его лице всегда казалась кислой.
— Я не возражаю. Но прекрасно понимаю, как тянет промочить глотку, когда душа горит.
9
Мы ели на ходу. Девушка делала бутерброды с паштетом и сыром. Попыталась открыть банку с сардинами, пролила масло на себя, чертыхнулась, выбросила банку в окно и сообщила:
— Похоже, мы остались без сардин.
Мэгенхерд хмыкнул.
После вишневого пирога я закурил и почувствовал себя гораздо лучше: если полиция попытается оцепить все кругом, еще не значит, что нас поймают. Мы почти добрались до Оверни, а там я знал когда-то каждую тропинку…Гестапо уже пыталось когда-то меня перехватить.
Прекрасно понимая, что оптимизм мой вызван скорее двойным «марчем», чем едой и знанием здешних мест, я знал, что его действия хватит часа на два, но за это время немало чего могло случиться.
Харви спросил:
— У кого заночуем?
— У друзей.
— По Сопротивлению?
Я кивнул.
— Уверены, что они все еще тут? И все еще друзья?
— Найдем кого-нибудь. Выбор есть. Когда-то один из наших маршрутов проходил через эти места, и нам помогали множество местных крестьян.
Мы миновали Ля Куртин — большой военный лагерь, пустой и тщательно ухоженный, с караульными на каждом углу. Затем спустились в долину Дордони.
Мэгенхерд спросил:
— Мистер Кейн, когда мы спорили об отношении к полиции, вы заявили, что о морали говорить не будете. Почему?
Мы с Харви переглянулись. Старый хрыч за несколько часов не произнес ни слова — и неужели разродился?
— Ну, я спокойно отношусь к людям, которые спешат в Лихтенштейн, чтобы избежать налогов.
— Вы могли сказать «уклониться», мистер Кейн.
— Нет, мистер Мэгенхерд. Разницу я знаю. Уклоняться незаконно, а вы, конечно, законов не нарушаете.
— Но поступаю аморально?
— Мораль — вещь сложная. Вы поддерживаете фирмы во Франции, Германии, Италии, но не власти этих стран. Только и всего.
— Любая власть может решить, что ей недостает моих денег, и вполне законно постановить, что я их должен ей отдать.
Голос его скрежетал, как стальные шестеренки.
— Так поступить никто им не мешает. И если я заплачу, то стану глубоко моральным человеком.
— Сомневаюсь, мистер Мэгенхерд. Я бы сказал: вы или согласны платить, или нет. А вот должны ли вы платить — уже другой вопрос. Не нужно смешивать закон с моралью.
— Вы можете объяснить разницу?
— Не думаю. Но мораль границы не меняют.
Харви хмыкнул. Мэгенхерд помолчал.
— Но тогда, помогая мне, вы попадаете в щекотливое положение, мистер Кейн… Мсье Мерлен сказал по телефону, что вы хотели гарантий моей невиновности по выдвинутому против меня обвинению, и того, что мне нужно спасти свое состояние, а не украсть чужое. Значит вы хотели убедиться, что с моралью у меня все в порядке. — В его голосе все так же звучал металл.
— Мораль — вещь относительная, мистер Мэгенхерд. Сейчас я бы сказал, что мораль на вашей стороне, а не бандитов из Тура. Вы никому не угрожаете, а вас пытаются убить. И мне легко себя уверить, что я — на правой стороне.
— Но вы поверили мсье Мерлену насчет того… другого обвинения?
— Мерлен подтвердил, что обвинение ложное, а он адвокат авторитетный. И я кое-что знаю про обвинения в насилии.
Харви оживился:
— Да? Расскажите поподробнее.
— Во-первых, в таком деле не нужны свидетели. Все, что нужно — знать место и время, когда там находился нужный человек, да еще уговорить кого-нибудь пожаловаться, что именно там и тогда ее изнасиловали. А если суметь уложить их в постель, то можно получить еще и медицинское заключение. В любом случае все будет принято на веру — ее слова против его. И даже если до суда дело не дойдет, репутация человека будет запятнана. И недостаток этих обвинений в том же, в чем и преимущество: все зависит только одной женщины. Если она лжет, значит продалась, а продавшись раз продаст и дважды. Достаточно ей заявить, что обозналась — и делу конец.
— Я не выбрасываю денег на ветер, — последовал стальной ответ.
Мы с Харви переглянулись. Он хмыкнул, но продолжал молчать. Я на миг задумался. Потом сказал:
— Но мистер Мэгенхерд, вы бы даже сэкономили. Положим, поручили бы мне встретиться с этой женщиной. Я бы договорился, заплатил на пару тысяч больше, и все равно все это обошлось бы вам в половину цены нашего путешествия. И никакого риска. Неужели как деловому человеку вам это не пришло в
