имеет смысла становиться экспертом только по его творчеству. Есть около полудюжины специалистов, с мнением которых можно считаться.
Я решил, что пора помочь.
– Картина выглядит очень свежей.
– Ее почистили совсем недавно. Кстати, очень профессионально. Ей это только на пользу. Вообще-то, если картину хотят подделать, ее надо старательно пачкать, – она вдруг взорвалась. – Так подделать никто не может. Это подлинник.
Помолчав с минуту, я произнес:
– Великолепно. Я верю вам, но…
– Спасибо.
– Но где она была последние триста лет?
Карлос холодно ответил:
– В Венгрии, я полагаю, мистер Кемп.
Элизабет подошла к картине, осторожно подвинула ее вперед – она была без рамы и потому не тяжелой – и изучила задник.
– Нет ни пометок, ни ярлыков. Что же, ее действительно не было на рынке последние лет сто.
Потом отклонила холст назад.
– Я думаю, она Бог весть сколько висела в спальне какого-нибудь венгерского замка. Вся покрытая грязью и пылью, она была просто невзрачной картиной, где нарисована какая-то обнаженная женщина. Немного мест в мире, где может такое случиться. Венгрия одно из них, ведь она оставалась практически феодальной страной вплоть до последней войны. Там ничего не менялось веками.
Карлос осторожно, почти нехотя, спросил:
– Вы думаете, она может быть краденой?
Мисс Уитли взглянула на него.
– Разве вы не знаете, у кого ее покупаете?
– Да, но нет квитанции о предыдущей продаже.
Я вступил в разговор.
– Ну, все зависит от того, что мы подразумеваем под словом «краденая». Предположим, дело было так. Эту картину действительно не снимали и не перевозили сотни лет. Но настал 1943 год и немцы оккупировали страну. Вполне возможно, что они ограбили, разорили эту семью, в том числе забрали картину. Потом пришли русские, и я думаю, что семья, владевшая замком, долго не протянула. Так или иначе, сейчас из этой семьи уцелели немногие. Но, что самое главное, бывшие владельцы картины не знали, чем они владеют, потому эта картина нигде и не зарегистрирована. Вы же не станете включать в каталог картину, которая висит где-нибудь в ванной комнате. Поэтому, если кто-нибудь заедет в Париж или Нью-Йорк и скажет: «Эй, это картина из замка моего дедушки», то никак этого не докажет.
– В самом деле, он даже не сможет узнать ее после чистки, – добавила Элизабет.
– Полагаю, мы должны дать откупного правительству Венгрии, если ее покупаем? – заметил я.
Карлос жестко отрезал:
– Капитан Паркер вряд ли с вами согласится.
– Тогда капитану Паркеру нужно проветрить свои мозги. Он что, забыл, что Венгрия стала Социалистическим Народным раем? «Было ваше, стало наше», «один за всех, все на одного», правильно? Я имею в виду – никакой частной собственности, никто не должен выделяться. Как бы там ни было, я все-таки кое-что знаю о получении картин из-за границы. Не такого размера, приятель, и не через «железный занавес». Те двое, я кивнул в сторону незнакомцев, – должны остаться на Западе и выкинуть меня из бизнеса. Они просто волшебники, если сделали это. Потом, вы сказали, что ее почистили профессионально. Пусть я немного знаю о Венгрии, но не думаю, чтобы там было много экспертов по реставрации. И все они должны быть известны, все должны работать в государственных музеях или учреждениях. Ни один из них не станет рисковать и делать такую работу подпольно. Это собственность правительства Венгрии.
Элизабет покусывала губу. Я заметил такую же манеру у Анри, у каждого второго эксперта, с которым работал. Она не хотела ошибиться. Эксперт, который открывает великую картину, разделяет чувства художника, будто он ее нарисовал.
В конце концов Элизабет сказала:
– Я полагаю, в его словах есть смысл.
Донна Маргарита решительно спросила:
– Как это влияет на законную сторону вопроса?
– Не знаю… Я полагаю, они могут продать ее, а затем заявить, что ее украли, а потом потребовать ее обратно через суд. Уверена, что сейчас она у них зарегистрирована.
– Они не смогут утверждать, что она украдена, если не сделают соответствующего заявления, – сказал Карлос. – Может, им просто нужно немножко иностранной валюты?
– Вполне возможно. Но эта сторона вопроса не мой бизнес.
Я немного отвлекся от разговора, подошел поближе к картине и стал приглядываться к оружию. Это был причудливый пистолет: почти два фута длиной, практически без излома единой линии между стволом и рукояткой. Курок был длинный, скругленный, с большим наклоном назад (ее пальцы не касались его), а затвор выглядел как причудливое колесо с кольцевой пружиной и другими интересными идеями.
