принялся осыпать поцелуями ее длинную шею. Она поняла, что он захвачен тем же чувственным вихрем, что и она.
Александр начал опасаться, что не сможет продолжать медленно, как следовало. Ее застенчивые прикосновения быстро лишили его легендарного самообладания. То, как она загоралась под ним, опьяняло и вызывало в нем страсть такой силы, которую он не испытывал никогда прежде. Это одновременно и побуждало его действовать дальше, и тревожило.
– Чудесно, – пробормотал он, накрывая ее полные груди своими ладонями и проходя по кончикам грудей языком. – Я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.
– Александр. – Она простонала, и этот стон был вызван как чувством наслаждения, так и мольбой продолжать дальше сладостное мучение, от которого затвердели ее соски. – Ах, мне даже больно!
– Да, и я знаю от чего, Эйлис. – Александр накрыл губами горошины сосков и начал легонько их посасывать.
Из ее груди вырвался тихий, полный чувства звук, вызванный наполнившими ее ощущениями. Ее тело выгнулось, желая коснуться его бедрами. Когда Александр переменил позицию и твердое доказательство его собственного возбуждения прижалось к ней, Эйлис всхлипнула. Она обхватила ногами его тело и резко притянула его к себе. Ее крик был вызван больше освобождением от напряжения, чем изумлением, когда он подсунул руку между их телами, чтобы ласкать теплый центр ее желания. Чувство освобождения росло по мере того, как Александр погружал пальцы глубже. Когда Александр выпрямился, чтобы сбросить с себя последнюю одежду, Эйлис не сделала попытки отстраниться. Невидимые цепи, которыми он приковал ее к себе своими прикосновениями и поцелуями, стали еще крепче при виде его стройного, сильного тела. Несмотря на это, она немного пошевельнулась при виде его полностью поднявшегося мужского естества. Однако при всей своей страсти она ощущала некоторый страх перед тем, что должно произойти. Она с жадностью приняла его обратно в свои руки, поскольку возвращение теплоты его тела начало развеивать ее страх и наполнило ее сильнейшим желанием. То, что она чувствовала, приносило куда больше удовольствия, чем если бы она принялась бороться с ним или начала размышлять о будущем позоре.
– Ах, какие прекрасные ощущения, – пробормотала она, наслаждаясь тем, как сливаются их тела.
Александр повел руками по ее стройному телу, его рот буквально пожирал ее. То, как она двигала бедрами, стараясь прижаться к нему, было ясным знаком ее искреннего желания. Это опьяняло Александра. В конце концов по ощущениям в теле он пришел к выводу, что настало время полностью ею овладеть. Он внимательно смотрел на ее алеющее от желания лицо, следя за тем, возникает ли на нем страх или напряжение. Эти чувства могли погасить в ней желание, а этого он стремился избежать. К тому же он помнил свое обещание Барре не причинять боль этой девушке. Если он может доставить Эйлис удовольствие, он, без сомнения, выполнит это обещание.
Медленно, сжав зубы в попытке себя сдержать, Александр начал входить в ее тело. Она ногтями впилась в его бедра и с силой сжала губы, чтобы сдержать крик, когда он лишил ее девственности. Какое-то мгновение он не двигался, выжидая, когда утихнет вызванная им боль, но при этом еще и наслаждался странной экзальтацией от мысли, что ни один мужчина еще не чувствовал с этой женщиной того, что чувствовал он. Она была единственной, кого он лишил девственности, хотя несколько женщин пытались его в этом обмануть. Потом Александр принялся поглаживать Эйлис – и потому, что ему хотелось до нее дотронуться, и потому, что он стремился снова разжечь в ней огонь. Он хотел, чтобы желание в ней снова разгорелось с полной силой.
– Эта боль скоро пройдет, – тихо и мягко объяснял он, проводя ладонью но ее бедру.
– Мне не больно, – солгала Эйлис.
Впрочем, чувство, возникшее от разрыва, начало утихать.
Александр чуть заметно улыбнулся:
– Да? Тогда почему ты стала белой, как призрак, и чуть не откусила себе язык?
– Это от отвращения. – Она приоткрыла рот, когда он накрыл ее грудь. Когда он начал дразнить сосок, Эйлис задрожала от желания.
Александр хрипло рассмеялся. Эйлис пришла к выводу, что лишь один его бархатный соблазнительный голос способен ввести ее в грех. Удивительно, что мужской голос ощущался как интимная ласка. У нее мелькнула мысль, что он держится надменно, но она была слишком захвачена вернувшейся страстью, чтобы обращать на это внимание.
Когда он глубоко захватил в рот твердый кончик ее груди и начал посасывать, она вскрикнула от наслаждения, которое не в силах была скрыть. Жажда новых ощущений лишила ее стремления сопротивляться. В это же мгновение Александр начал двигаться. Эйлис не требовалось особого приглашения, чтобы обхватить ногами его мускулистые бедра и начать отвечать на каждый его толчок. Она прижалась к нему, и из ее головы улетучились все мысли. Встретив пристальный взгляд Александра, она удивилась, каким огнем пылают его голубые глаза.
– Ах, Александр, от этого даже больно. – Она подалась вперед, чтобы он вошел в нее еще глубже. – Ты не можешь прекратить? Я сойду с ума. – Она вскрикнула, когда боль внезапно пропала и в ее сознании вспыхнули дикие, ослепляющие всполохи.
Александр обнял ее лицо ладонями, зачарованный видом освобождения Эйлис. Сладостные судороги в ее теле быстро довели его до пика. Он рухнул на нее, его губы хрипло произносили ее имя. Она тоже выкрикнула его имя, и это показалось ему восхитительным. Все, на что он надеялся, он получил, и даже больше.
Эйлис уставилась в потолок. Теперь в ее сердце были ужас и отвращение к себе. Одно дело – быть изнасилованной врагом, а совсем другое – открыто выражать свой восторг его действиями. Ее мало беспокоила ее потерянная невинность, поскольку у нее не было человека, которого бы она по-настоящему любила и для которого хотела бы сохранить девственность. Она даже радовалась, что Дональд Маккорди не получит удовольствия от того, что он будет у нее первым. Однако пыл, с которым она отвечала Александру Макдабу, ее весьма беспокоил.
Не обманывая себя, она не могла сказать, что Александр вызвал ее страсть своим знаменитым искусством соблазнения, поскольку все произошло слишком легко. Она не была столь глупа, чтобы уступить искусному совращению. Не могла она убедить себя, что виной всему вино. Смущенная и ошеломленная тем, что произошло, Эйлис начала думать, что ее дядя Колин Макфарлан был прав, часто приговаривая, что испанская кровь ее матери делает ее шлюхой по природе. Какой-то момент это казалось ей единственным возможным объяснением, почему она так страстно отзывалась на прикосновения врага, человека, которого ее учили ненавидеть.
