– Не кричи, он все равно тебя не слышит, – второй голос принадлежал Алисе, вернее, Анилегне.
Я лежал на какой-то жесткой койке с привязанными руками и ногами. Похоже, это был операционный стол или медицинская тележка. Моя левая нога сильно затекла, я все время чувствовал неприятное покалывание в бедре. Прищурившись, я попытался определить, где именно я нахожусь. Помещение было похоже на бойлерную или заброшенную котельную, по крайней мере, кругом было много труб. Слева от себя по звуку я определил присутствие Анилегны и соседки. Краем глаза я увидел возле них угол большого стола, другую часть комнаты я рассмотреть не смог, боясь пошевелить головой и таким образом дать понять, что я уже пришел в сознание.
– Нужно начинать омовение, – это был раздраженный голос соседки.
– Дмитрий, похоже, упрямство и тупость будут тебя преследовать всегда, кем бы ты ни был. Я еще раз тебе повторяю, мы не можем начать омовение, потому что его зовут не Виктор.
– Да я с ним в школе учился, как же не Виктор?!
– Его крестили под другим именем.
– Ну так давай заставим его назвать!
– Он его не знает или совершенно не помнит.
– Да как можно не знать или не помнить своего имени?! – соседка раздражалась все больше.
– Твои истерики, Дмитрий, ничего не изменят. Притом, мне кажется, что наш друг, будем его называть пока Витя, уже пришел в себя и с интересом слушает наш разговор, – с этими словами Анилегна подошла ко мне и вплотную нагнулась к моему лицу.
– Не жмурься, Витенька. – И, как бы отвечая на мой незаданный вслух вопрос, добавила: – Надо было дышать не так ровно, может быть, еще чуть дольше послушал бы нас.
Тут же с другой стороны надо мной наклонилась соседки и злобно произнесла:
– Ну что, сучонок, имя будешь называть или яйца будем резать?
– А ты, лопух, потом без яиц собираешься во мне жить?
Тут же я получил удар кулаком по уху, но все равно остался доволен своей колкостью. Да и удар был не сильный, видимо, до тупого Обухова дошло, что не следует калечить свое потенциальное тело.
– Тебе, Витенька, повезло, пытать тебя никто не будет. Если ты во сне не смог сказать своего имени, значит, ты его действительно не знаешь или забыл, не придав при крещении этому большого значения. Но есть, Витенька, люди, которые знают твое крестное имя и которые вряд ли смогут выдержать боль, – Анилегна ласково улыбнулась.
– Моя мама тебе ничего не скажет, тупорылая сучка, – я процедил это сквозь зубы, но слова Анилегны меня действительно заставили испугаться за маму.
– Конечно, твоя мама уже ничего не скажет, – Анилегна продолжала улыбаться, а меня окончательно добило слово «уже». – Кроме прочего, Витенька, есть крестные родители и поп.
Но я уже ее не слушал, мне даже стало все равно, узнают они мое крестное имя (которое я, к слову, действительно не знал) или нет. Теперь я думал только о своей мамочке.
– Что с моей мамой? – я попытался спросить как можно более уверенно, но меня выдал мой голос, предательски дрогнувший.
– Ты хочешь знать, Витенька? – Анилегна нагнулась опять над моим лицом и ласково стала гладить меня по голове. – Не волнуйся, маленький. А волосики-то какие грязные, ай-яй-яй. Совсем себя запустил.
– Какие волосики?! Что с моей мамой, сука?! – Меня охватила истерика, я стал биться головой о твердую кровать и орать на все помещение: – Отпустите, бляди! Где моя мама?!!
– Какой ты непослушный, Витя.
– Где она?! С ней ведь все хорошо? Ну ответьте мне, она жива, да, жива? – я стал плакать и буквально умолять Анилегну сказать мне правду. – Ну, пожалуйста, скажите, что она жива. Пожалуйста! Мама! Ма- моч-ка! Мамулька, моя мамулька.
Из моих глаз текли горькие слезы, я почувствовал ужасное одиночество и собственную ненужность. Поворачивая голову попеременно то к соседке, то к Анилегне, я увидел, что они совершенно холодно и безразлично смотрят на мои страдания. Анилегна иногда загадочно улыбалась, глядя на меня каким-то анатомическим взглядом.
Неожиданно я затих. Мне стало все равно. Появилась полная апатия, я даже перестал думать. Просто смотрел на потолок, состоящий из сплошных труб.
– Давай, Дима, оставим пока Витеньку одного. Пусть наш мальчик придет в себя.
Соседка молча последовала за Анилегной, и я остался один. Совсем один.
Глава 37
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Предположительно, 19 апреля. Среда. Ночь
Я потерял счет времени. Где и сколько я лежал, о чем думал, чем жил, – все это стало неважным. Мне стало совершенно безразлично, что со мною будет, убьют меня или изнасилуют мое тело, переселив в него гулу. Все это стало вдруг чужим, не моим. Если где-то в Бурунди дети умирают от голода, страшных болезней и гражданской войны, – разве это меня когда-то беспокоило, волновало? Так же безразлична теперь мне
