Уже поздно вечером, дома, я села перед телефоном и не без удовольствия набрала ленинградский код и номер. Это не оговорка. Они для меня так и остались ленинградскими. Конечно, звонок Валюле пробьет брешь в моем и без того хиленьком кошельке, но что же поделать? Неприлично заказывать за счет абонента, хотя Валюля и состоятельная женщина. Ничего, потерплю. И потом, как известно, голодание даже лечит. А с Валюлей я давно не разговаривала. Должны же и у меня быть маленькие радости.
Трубку на том конце сняли на удивление быстро. В телефоне хрюкало и скрипело, слышимость была ужасная, но я сразу узнала знакомый голос с веселыми интонациями. Я бы его узнала из тысячи. Это был голос моей юности.
Мне повезло. Я училась в Питере, тогда еще Ленинграде. Учиться на искусствоведческом факультете в городе, который под завязку набит шедеврами и сам по себе шедевр, — это ли не удача? Валюля была моей студенческой подругой. Самой лучшей. Я тянула общежитскую лямку, а она — коренная ленинградка, интеллигентка в пятом поколении — жила с родителями в огромной квартире на Васильевском. Но это не мешало нам почти все время проводить вместе. Яркой, энергичной и при этом удивительно женственной Валюле все удавалось: учеба, вечеринки, романы с курсантами мореходки, занятия в студенческом театре. Про таких говорят, что они богом поцелованы. После занятий мы забегали в общагу, бросали портфели и отправлялись в бесконечное путешествие по городу. Чего только не происходило во время этих вояжей! К счастью, приключения были по большей части безобидными и веселыми.
После окончания университета я вернулась в свой город и начала работать в картинной галерее. А Валюля еще во время учебы вышла замуж за молодого, но очень успешного предпринимателя и осталась в Петербурге. Прощаясь, мы проливали друг другу на грудь горькие слезы. Особенно тосковала я. Вся моя жизнь разделилась на «до» и «после». «До» — это беззаботный веселый мир. Все было там: смех, любовь, ежедневные открытия, сердечные тайны, провалы и взлеты. И юность! И восхитительное чувство свободы и надежды, помноженное на постоянное ожидание чуда.
А после… Ну что после? Жизнь как она есть. Поначалу мы с Валюлей почти каждый день писали друг другу, часто перезванивались. Раза два мне удалось даже вырваться к ней в гости. Но время шло. У каждой была своя судьба и свои заботы. Постепенно наше общение свелось к поздравительным открыткам. Но память о Валюле как символе моих студенческих лет постоянно жила в душе, в самом заветном ее уголке. Последние годы Валюля занималась научными изысканиями, много работала в художественных архивах. А потому я сильно рассчитывала на ее помощь.
— Симчик, привет! Рада тебя слышать. Как ты живешь, как дела? Не болеешь? Что там ваша распрекрасная галерея? Ты еще не директор? — Валюля в своем репертуаре. Сто вопросов в минуту.
— Да все нормально. Я тебе вообще-то по делу звоню.
— Догадываюсь. А просто так подруге позвонить слабо?
Конечно, слабо, учитывая цены на междугородные телефонные услуги. Но Валюле это знать ни к чему, не хватало еще жаловаться на нищету.
— Валечка, ты же знаешь, что я всегда о тебе помню. Работы выше головы, времени не хватает.
— Ладно, не оправдывайся. Рассказывай, что там у тебя.
— Валь, пожалуйста, поройся в архивах. Может, найдешь какие-нибудь материалы о художнике Старицком. Да, да, Ста-риц-ком, — из-за треска в трубке фамилию пришлось прокричать по слогам. — Я сама ничего не смогла откопать, а мне очень нужно. Век? Предположительно девятнадцатый — начало двадцатого. Скорей всего, из Москвы.
— Хорошо, поищу. Вроде я что-то такое уже встречала.
Вот и отлично! Если Валюля пообещала, то обязательно раскопает все, что можно.
Мы еще немножко поболтали. На прощание студенческая подруга предупредила, что в следующий раз позвонит сама. Может, догадывается о моих финансовых проблемах?
Только подумала, что давненько не виделась с Зойкой, как она сама нарисовалась в галерее. Пришла, плюхнула на стол пакет кефира, посмотрела подозрительно:
— Жива?
— Что мне сделается?
— Не знаю, не знаю… С тебя станется. Розыски свои прекратила?
Я отвела глаза и быстренько переменила тему:
— Что нового? Куда на этот раз меня собралась втянуть?
— Никуда, очень нужно! Так просто… Пообщаться, погулять.
— И в какую сторону мы сегодня будем гулять? Сознавайся сразу.
— Что ты, Сима, ей-богу! В самом деле, просто погулять. На площади такой шикарный магазин открыли. Настоящий бутик. Для богатых.
— А я здесь при чем? Сама говоришь — для богатых.
— Надо же когда-то начинать. Учти, Сима, мысль материальна. Чего человек хочет очень сильно, то и получает.
Я вспомнила про французские туфли и только вздохнула.
Да, бутик в самом деле был хоть куда. Стеклянные двери, оборудованные фотоэлементами, гостеприимно разъехались и пропустили нас в светлый прохладный зал. Спокойная музыка умиротворяла, индифферентно-приветливые девушки, почти по-столичному длинноногие, вежливо улыбались редким покупателям. Мрамор, зеркала, дорогая кожаная мебель. На приличном расстоянии друг от друга расположились стойки с одеждой. Вроде даже не магазин, а так — зал для отдыха. Продавщицы, было, засуетились, но, быстро определив толщину наших кошельков, успокоились и разбрелись по своим углам. Такие зеваки были неизбежным злом, с которым волей-неволей им приходилось мириться.
Один зал назывался «Бенеттон», а второй — «Труссарди». Полные благоговейного трепета, мы приблизились к товарной стойке. Вот он, снобизм в чистом виде! На плечиках висели какие-то мятые маечки, линялые джемпера с вытянутыми рукавами и бесформенные пиджаки. Одно хорошо — все вполне экологично: лен, хлопок, в крайнем случае вискоза. Никакой синтетики. И цвет подходящий: бежевый, серый, нежно-розовый. Все скромненько. Ох и любят себя европейцы! Потеть в химии и трещать электричеством не хотят. Зато цифры на ценниках обескураживали. Казалось, в них по ошибке вписали по меньшей мере два лишних знака. Хоть убейте меня, я ничего не понимала.
Зойка, напротив, впала в транс и шарила влюбленными глазами по стойке с товаром:
— Сима, ты посмотри! Вот что значит фирма. Шик, стиль — обалдеть!
— Это же просто секонд-хенд какой-то. Только почище.
— С ума сошла! Настоящий прет-а-порте.
— Зоя, я в воскресенье на развалах не хуже «прет-а-порте» найду. Постираешь хорошенько — будет «от кутюр».
— О чем с тобой разговаривать! — подруга возмутилась до глубины души. — Как была провинциалкой, так ею и помрешь.
Что поделать? Не дано. Неожиданно вспомнилась сказка о голом короле. Я и есть тот малыш, который кричит, что король голый. И выхожу при этом полной дурой, с которой и водиться-то неприлично.
Мы еще полюбовались на товары в отделе подарков — зайчики, по виду стеклянные, стоимостью 15 тысяч рэ, ремни по 10 тысяч (я бы по своей глупости больше сотни не дала), — пробежались по залу элитной парфюмерии и под презрительные взгляды персонала выкатились на улицу. И как такие магазины выживают? Где он, покупательский ажиотаж? Никто не расхватывает стильные бумазейные кофточки по четыре «штуки» каждая. А может, придут два-три денежных покупателя и сразу обеспечивают дневную выручку? Ну и благородная просветительская работа. Такие флагманы капитализма словно миссионеры в людоедском племени. Кто-то же должен прививать вкус к богатству и красивой жизни. Кто-то же должен нас, темных, приобщать к высокой моде. Вот и стараются, бедняжки. Еще небось и в ущерб себе. Но Зойке я свои соображения выкладывать не стала. Она в эйфории, не буду своим злопыхательством портить праздник.
Вечером позвонила Рая. Вася наконец-то пришел в себя и даже успел немного пообщаться с женой. Из милиции к плотнику пока не приходили. Судя по всему, пьяная драка их не очень заботила. Тем лучше. Может быть, я успею с ним поговорить, пока плотник не окреп окончательно и не утвердился в какой-нибудь правдоподобной версии.
Рассудив, что человеку, еще вчера бывшему без сознания, вряд ли сразу потребуется много еды, я
