железо. Несколько секунд глаза, очень темные, лишенные всякого признака эмоций и оттого совсем чужие, всматривались в се лицо, а потом рот обрушился на губы. Это был не поцелуй, а насилие. Словно тиски сомкнулись вокруг ее губ до боли, мелкими острыми камешками прижались и впились зубы.
Джессика забилась, вырвалась и поспешно отступила сразу на несколько шагов, опрокинув табурет. — Мэттью, что с тобой?
— Ах, как мне неловко! — воскликнул Ситон с жестокой усмешкой. — Прости, любовь моя! Никогда себе этого не прощу. Оказывается, я недооценивал свою потребность в тебе.
— Мне кажется, что-то не так… — Джессика отступила еще на шаг и еще, пока спиной не коснулась стены.
— Не так только то, радость моя, что я не спал с женой целых два дня. Это ведь долгий срок, правда? Но теперь ничто не помешает мне насладиться твоими прелестями. Ну-ка, быстро иди сюда!
Она не верила собственным ушам. Никогда еще Мэттью так не вел себя, никогда не говорил с ней таким странным тоном. Женщина молча покачала головой.
— Не хочешь? Ну, если гора не идет к Магомету… — Муж в два шага преодолел разделявшее их расстояние, навис над ней горой, буквально излучающей угрозу, и какое-то время молча разглядывал. — Снимай эту жалкую тряпку!
— Ты мой муж, Мэттью, — начала она, нервно облизнув губы, — и хотя я не должна отказывать тебе, все же…
— Я сказал — раздевайся! — рявкнул он.
Захватив в горсть ворот рубашки, Ситон одним рывком располосовал се до самой талии. Джессике показалось, что воздух, омывший груди, насыщен холодом, и она приглушенно ахнула. Мэттью заглушил этот жалобный звук новым поцелуем, не менее жестоким, чем первый. Он рванул ее к себе и прижал с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Другая рука стиснула правую грудь, начала мять ее с непривычной грубостью, больно крутить сосок.
Джессика попыталась вырваться, упершись обеими ладонями в грудь мужу. Сейчас ею владело единственное желание — защитить себя от насилия, и она вложила в толчок все свои силы. Однако попытка не увенчалась успехом и лишь усугубила неистовство Мэттью. Он впился в се губы так, словно хотел высосать из них всю кровь, сильнейшее возбуждение обжигало живот и ощущалось, как толчки короткой дубинки, втиснутой в узкие бриджи.
И вдруг из страха и инстинктивной борьбы возникло острое, неистовое и бесстыдное желание. Соски окаменели — не только тот, который продолжали мучить пальцы Мэттью, но и тот, к которому он даже не притронулся. Груди налились так, что заныли, и целая волна горячей влаги выплеснулась между ног. Джессика осознала, что отвечает на поцелуй с таким же исступлением, что выгибается навстречу грубым прикосновениям, словно безмолвно требует: сделай мне больно, сделай мне больно! Мэттью был единственным мужчиной, которого она когда-либо хотела, и даже насилие с его стороны было слаще меда.
Пальцы сами собой двинулись вверх, зарылись в его волосы, влажные и от ночной росы, и от испарины, вцепились в них, закручивая и дергая. Она отпустила их только затем, чтобы начать расстегивать пуговицы на рубашке мужа. Ее действия странным образом положили конец одержимости, овладевшей Мэттью. Он как будто пришел в себя, и поцелуй стал мягче, нежнее. Тихий звук, похожий на стон, коснулся губ Джессики вместе с горячим дыханием, а когда его рот скользнул вниз и добрался наконец до груди, это было уже не наказанием, а лаской.
— Милый мой… милый…
Насилие ушло, но необычно сильное возбуждение осталось. Только поддерживающая рука не позволяла сползти на пол.
— Теперь ты снимешь рубашку, Джесси.
Это прозвучало мягко, но было по-прежнему приказом. Она поколебалась долю секунды, дрожащими руками взялась за подол и начала поднимать его все выше, остановившись чуть ниже развилки ног.
— Еще! — потребовал Мэттью. — Я хочу, чтобы ты осталась совсем голой, чтобы я мог видеть тебя.
Медленно, словно загипнотизированная, Джессика подняла подол до талии. Теперь она была практически обнажена, обрывки верха не скрывали грудей, которые продолжала сводить легкая сладостная боль.
— Какая красота!.. — как бы про себя произнес Мэттью.
Он зарылся пальцами в золотистые завитки волос в развилке ног, одним пальцем раздвигая припухшие складочки и проникая внутрь. Лицо его было отрешенным, это казалось особенно странным после недавнего неистовства.
— Тебе нравится, правда, Джесси?
Вместо ответа она схватилась одной рукой за его руку, не давая убрать палец. Джессика не убрала руки и тогда, когда началось сладкое ритмичное движение, только чуть позже, когда последняя пуговица рубашки оказалась расстегнутой, рванула ее обеими руками в стороны, изнемогая от желания прикасаться тоже. Волосы на груди Мэттью были влажными и податливыми, мышцы под ними слегка двигались. Подол рубашки накрыл ласкающую руку. Резким движением Мэттью полностью разорвал ее.
— Что же ты, продолжай, — прошептал он, когда Джессика помедлила, коснувшись кромки бриджей. — Расстегни их… возьми в руки… тебе ведь и это нравится, я знаю!
— Нравится… — эхом повторила она.
Джессика не успела расстегнуть пуговки до конца, как он вырвался наружу и ткнулся ей в руки. Она еще никогда не видела его таким огромным. Это была пульсирующая огненная мощь! Удивительно, но на ощупь эта почти одушевленная плоть осталась нежной и странно напоминала стальной стержень, спрятанный в чехол из тончайшего шелка. Руки сами тянулись ласкать его, гладить и сжимать, и тихие стоны были ответом на ласку. Потом ладони мужа легли ей на ягодицы и стиснули их, словно пробуя на упругость. — Раздвинь ноги, Джесси!
Едва сознавая, что происходит, женщина повиновалась, раскрываясь для всего, что могло последовать. Вначале между ног оказались руки, как бы исследуя дорогу, еще сильнее раздвигая ее, потом Джессика ощутила проникновение, заполнившее ножны до отказа. Сильнейший толчок снизу сначала бросил се на стену, а потом оторвал от пола.
Его жестокая сила была такова, что Джессика закричала. Но вместо того чтобы противиться вторжению, тело само подалось вниз, насаживаясь на живой стержень, требуя больше, больше. Никогда не испытанное ранее безумное желание расплескалось волной, достигло самых отдаленных уголков. Она словно раскачивалась на невидимых гигантских качелях, и каждый маленький полет поднимал ее немного выше, туда, где ожидала безмерная, неописуемая сладость. Не сознавая, что делает, Джессика нашла приоткрытое сухие губы Мэттью и впилась в них, заглушая частое громкое дыхание. В унисон с толчками она погружала язык в горячие недра его рта, царапала ногтями плечи, приподнималась и с силой устремлялась навстречу. Все, что случалось до сих пор между пей и Мэттью, было прекрасно, но только теперь Джессика испытывала наслаждение сродни безумию. Она ничего не сознавала и едва помнила о том, чтобы дышать.
И это длилось, длилось и длилось… Мэттью был вне себя, ее муж, он был ненасытен и словно намеренно отдалял момент разрядки, чтобы отдать все силы без остатка. Смутно сознавая это, Джессика как бы зависла в бездне, полной сладости, ожидая, когда сможет разделить экстаз, к которому приблизилась.
— Я знаю… знаю, чего ты хочешь, — услышала она. — Я тоже этого хочу… сейчас, Джесси! Вместе со мной!
Эти слова стали толчком, подбросившим ее к испепеляющему солнцу. Джессика дала себе волю. Быстрый огонь пробежал по телу, сменившись коротким ознобом. Судороги неистовой силы разом сотрясли оба тела, горячая влага струйками потекла по коже, смешиваясь там, где они терлись друг о друга, прижимаясь изо всех сил. Может быть, она кричала в голос, а может быть, крик был беззвучен, но он длился, казалось, вечно.
Джессика не помнила, как оказалась на постели, — видимо, Мэттью перенес ее туда. Так или иначе, когда несколько минут спустя она открыла глаза, над головой виднелись фестоны полога. Джессика лежала
