Мозаика (книга первая)

— Только не говори, что к тебе никогда не заходят девушки.

— Заходят, — прошептал Мейсте еле слышно.

— Вот и пригласи. Чем я хуже? Мне холодно, Мейсте. Я не могу стоять здесь всю ночь.

— Вы не хуже, — Мейсте поднял взгляд. — Приглашаю вас, теаренти. Приглашаю вас в гости.

— Жди меня у входа на мужскую половину, — посоветовала эль–Неренн. — Иди. Я вернусь в дом чуть позже.

11. Луг и море

Переодевшись, эль–Неренн — вполне сознательно — отхлебнула ещё глоток «эликсира». Из новой бутылочки — и ещё три оставалось в кладовке. Пусть пока там и стоят. Не стану выливать в раковину.

Мейсте, почти совсем успокоившийся, появился из коридора, ведущего на мужскую половину, едва только эль–Неренн прошла мимо спящей на посту Тери.

Молча протянул руку. Как и полагалось. Они поднялись по узкой лестнице (у входа никто не дежурил) и бесшумно подошли к третьей справа комнате. Мейсте впустил её первой.

Мейсте, оказывается, собирает статуэтки из дерева. Или вырезает сам? В комнате ощущался некий беспорядок — или всё было разложено так, что только владелец комнаты знал, где что находится.

Пахло свежим деревом. Похоже, он действительно вырезает их сам.

— Ты сам этому научился? — эль–Неренн осторожно взяла одну статуэтку. Деревянную копию одного из «глиняных солдат», что украшали каминную полку северной гостиной.

— Дед научил, — Мейсте был испуган, это ощущалось, но страх понемногу проходил. — Я не могу работать с глиной. Негде. Очень хочу попробовать.

— Дед?

— Кесстер, — Мейсте опустил голову. — Кесстер из Мелайне.

Привратник. Он же электрик, он же сантехник… Точно… есть сходство, есть. Странно, что никто не сказал, что Кесстер и Мейсте состоят в родстве. Даже всезнающая Тери.

Он вынул из–под кровати свёрток. Видно, что обращался с картинами бережно — каждую завернул отдельно, ничего не поцарапал, не повредил. Эль–Неренн осмотрела и кивком велела спрятать обратно.

— Тебе приказывали незаметно взять картину, а потом возвращали её копию. Правильно?

— Да, теаренти, — Мейсте явно не знал, куда ему деться в собственной комнате. — Я поздно понял. Мне сказали, что возвращают оригинал. Что никто ничего не узнает.

— Почему ты согласился?

— Ваза, — Мейсте уселся, прямо на пол. — Я разбил две вазы. Очень дорогие, на чердаке. Я не нарочно! Я думал, никто не узнает. Никто не видел, я всё выбросил. Но она сказала, что всё знает. Что расскажет госпоже.

— Как ты передаёшь им картины?

— Парк, теаренти. Южная часть парка. Я прихожу туда, они разговаривают со мной через ограду. Говорят, где оставить. Не знаю, как забирают.

— А охрана?

— Они знают, когда охраны нет рядом.

— Тебе звонят? — ни разу не видела, чтобы Мейсте говорил по телефону.

— Да, теаренти. Вот, — он протянул ей телефон. Достал из–под подушки. Как далеко всё зашло….

Эль–Неренн осмотрела трубку, не снимая перчаток. «Слепая», без опознавательных знаков, телефонная карта — узнать, кто выдал, невозможно. Не обращаясь в полицию.

— Мне отсекут руку, теаренти, — Мейсте опустил голову. — Деда выгонят, с позором. Я не знаю, что делать.

— Госпожа знает, что кто–то крадёт у неё картины, — эль–Неренн выпрямилась. — Чем дольше ты ждёшь, Мейсте, тем хуже себе делаешь. Тебе нужно поговорить с госпожой. Самому всё рассказать.

Мейсте побледнел, как полотно.

— Я… я не смогу, теаренти. Я… — он сжал правый локоть пальцами левой руки, словно палач уже подходил к нему с топором.

Эль–Неренн присела перед ним.

— Сможешь. Тебе нужно было подойти к ней сразу. В первый же раз.

Мейсте помотал головой.

— Вазы очень дорогие, теаренти. Меня сразу бы выгнали. Я не хочу домой. Не хочу возвращаться в свинарник.

Эль–Неренн усмехнулась.

— Домой не хочешь? А на каторгу?

Мейсте умолк, спрятал лицо в ладонях.

— Тебе сказали, что как только ты откажешься помогать, госпоже сразу же скажут про вазы?

Парень кивнул.

— Мейсте, чем они это докажут? Ты же сказал, что выбросил обломки.

Мейсте поднял голову. Изумление отразилось на его лице.

— Где ты держишь свои вещи?

— Здесь, — он обвёл рукой всё вокруг себя. — И в кладовке. В сундучке. Там…

Он вновь замолк. Похоже, до него начало доходить.

— Это должен быть кто–то из домашних, — эль–Неренн взяла его за руку. — Если у тебя нет обломков вазы — ничего не доказать. У тебя в комнате есть тайники?

— Нет, теаренти.

— Откуда ты знаешь?

— Дед сказал, — Мейсте сообщил, отчего–то шёпотом. — Он сказал, что знает все комнаты, в которых есть тайники. Он тридцать лет здесь работает.

— Обыщи комнату, — посоветовала эль–Неренн. — Ты говоришь, что должен был передать картины сегодня. Такое уже было — чтобы она не приходила?

— Было, — парень кивнул.

— Она должна будет позвонить?

Ещё один кивок.

— Что будет, если ты сломаешь телефон? Случайно сломаешь?

— Мне… мне дадут новый. Я уже терял его, теаренти.

— Когда и как тебе дадут новый?

— Когда поеду в город. На выходных.

— Отлично, — эль–Неренн взяла телефон, бросила на пол и с силой наступила на него. Вынула из кучки осколков почти не пострадавшую телефонную карту, спрятала в карман.

Мейсте был бледен, как полотно.

— Мейсте, я не могу ничего обещать. Если будешь делать всё так, как я скажу, может быть, я помогу тебе выпутаться. Но если ты хоть что–то утаишь, хоть раз не послушаешься, я сама расскажу госпоже. В тот же день. Понимаешь? Я не буду соучастницей.

Мейсте кивнул.

— Я всё расскажу, теаренти.

— Ньер. Не обращайся «теаренти». Теарин Леронн будет очень недовольна.

Он рассмеялся. Безнадёжность начала покидать его лицо.

— Я всё расскажу, Ньер.

— Завтра, Мейсте. В парке. Утром, после завтрака. Ты сможешь вернуть на место то, что взял —