загадочно-довольную улыбку. Повинуясь рефлексу, Лена бросает взгляд на него.
В тот же миг их глаза встречаются.
— Лена, все хорошо! — успокаивающе говорит Ларрок. — Ничего страшного не случилось. Пришло время успокоиться. Тебе ничего не угрожает.
Он встает и подходит к ней, все так же смотря прямо в лицо. Она уже не может отвести от него взгляд, который стал совершенно отрешенным. Наверное, я выглядел так же, когда Ларрок проник в мое сознание во время нашей беседы у него дома.
Потом лучемет выскальзывает у Лены из рук и падает на колени. Ларрок опускается перед ней, положив руки на ее плечи.
— Все хорошо, моя девочка. Тебе почудился кошмар. Но это только фантазия, плод твоего возбужденного воображения. Сейчас ты успокоишься, и он уйдет из твоей головы.
Лена застывает на стуле, ее глаза кажутся стеклянными.
— Вот и все, Хейл. Я же говорил, что бояться нечего.
— Ты говорил про барьер. Но она все-таки выстрелила.
— Если бы не барьер, не было бы никаких разговоров. Она просто врезала бы мне парализатором, и тебе тоже — за компанию. Действие любых психологических методов редко бывает абсолютным, ты должен это знать.
— Она нашла этого Преве, значит, могут найти и другие, — замечаю я.
— Я просто еще не успел замести все следы. У Эйноса был последний шанс поймать меня. Он его упустил.
Тут в комнате становится в два раза светлее, и это сияние сопровождается звуком, показавшимся мне взрывом. На моих глазах голова Ларрока разлетается на куски, кровь летит во все стороны, забрызгивая обои на стенах и неподвижно сидящую на стуле Лену. В голове проносится мысль, ни к чему не привязанная: Таня переняла от Тар-Хамонта любовь к мощному оружию.
Потом я вижу ее, входящую в комнату, с усиленным лучеметом типа «Хельт-М» наперевес и довольной, слегка зловещей улыбкой на лице, и тут до меня доходит, ЧТО она сделала.
— Таня, зачем?.. — после этого большого вопросительного знака я не могу больше ничего выговорить.
Она переводит взгляд с падающего обезглавленного тела Ларрока на меня:
— Хейл, ты здесь?!.. Я не ожидала… но я очень рада!
— Таня, зачем ты это сделала? — я повторяю свой вопрос.
— Он же предатель! Он сознательно нарушил все принципы работы наблюдателя… все инструкции Организации…
— С каких это пор тебя волнуют инструкции и Организация?
— Хейл!.. они меня не волнуют. Только ты!..
Я смотрю на Таню — и знаю, что это чистая правда.
— Им больше незачем тебя в чем-то подозревать! Никто не станет тебя отзывать и ни в чем обвинять. Они после этого даже забудут убийство Тар-Хамонта. Хайламцы много о себе воображают, но они не дураки!
Мне хочется верить, что все так и будет, потому что мозг отказывается рассматривать те варианты, при которых все может быть иначе. Но я точно знаю одно: если выстрел в Тар-Хамонта протянул ниточку между мной и Таней Корень, то выстрел в Ларрока превратил эту ниточку в цепь. Разорвать ее по- прежнему легко — если, конечно, может быть легко предать самого себя.
— Пойдем отсюда! — она берет меня за руку.
— Таня, ты сама не знаешь, что ты сделала! Этот человек… — я вдруг останавливаюсь. Сказать, что он был ее надеждой на спасение, и вместе с тем дать ей понять, что она собственными руками уничтожила эту надежду, было бы слишком жестоко. И я говорю совсем другое: — Он был намного лучше всех тех, которые считали его предателем.
— Но… зачем ты тогда все это делал? Ты же сам столько искал его, нашел, и теперь вот это говоришь…
Какая-то часть мозга автоматически отмечает, что Таня не спрашивает о причинах изменения моего отношения к предателю, но я сейчас не в состоянии думать о том, что это может означать.
— Да, я нашел его и понял, что я был не прав! И все мы были не правы. И больше всего — наша Инструкция, — слова приходят в голову сами собой. — Только слишком поздно я все это понял…
— Хейл, забудь! Что сделано, то сделано.
Я перевожу взгляд на труп:
— Он действительно был очень сильный человек… И никто не хотел его понять.
— Его больше нет. А я здесь. И я люблю тебя!
Ощущение такое, будто меня ударило током. Или молнией — как сказал бы Ларрок.
— Таня, повтори еще раз! — я поворачиваюсь к ней.
— Я люблю тебя, Хейл!
Я чувствую, как из глаза медленно начинает выкатываться слеза, а голова идет кругом. Я знаю, что сейчас, наверное, делаю очень большую глупость, но не могу и не хочу себя останавливать, и говорю:
— И я тебя, как никогда в жизни!
И в тот же миг все нерешенные проблемы кажутся мелочью, и я чувствую, как меня уносит — я не знаю куда, но не сопротивляюсь. Знаю только, что теперь цепь уже не разорвать.
Потом мы стоим обнявшись, и проходит время, прежде чем я наконец задаю вопрос:
— Таня, что теперь будет?
— Не знаю, Хейл. Но есть еще два дня.
— Что ты имеешь в виду?
— Не меньше двух дней, до того как сюда доберутся хайламцы. Это время в полном нашем распоряжении.
— Это немало, — усмехнувшись, говорю я. — За два дня можно прожить целую жизнь.
— Мы можем ее прожить. Только вдвоем.
— Да. Только не нужно терять время. Два дня могут пройти очень быстро.
— Тогда чего же мы ждем?
— Вот уж не знаю, — я пожимаю плечами, и мне хочется как можно скорее покинуть эту комнату.
X
Утром, проснувшись в постели нашего номера, находящегося в одной из гостиниц Лас-Вегаса, я замечаю, что Тани уже нет рядом со мной. Голова еще тяжелая — после вчерашнего вечера с неограниченным количеством выпивки и, кажется, весьма бурной последовавшей за ним ночи. Что-то подсказывает мне, что вчера я наговорил лишнего там, в ресторане. Напрягаю память, но происходившее остается очень смутным. Нет, все надо делать в меру, и пить — в особенности. Пусть я даже и галактический наблюдатель, на которого алкоголь действует гораздо меньше, чем на обычного человека- землянина.
Прошло уже три ночи и два дня после того рокового события в московской квартире. Из Центра по- прежнему нет никаких вестей. Впрочем, наверное, они уже есть, но мы совсем не стремимся их получить. Скорее наоборот — хочется оттягивать их появление как можно дольше. Потому что до этого мы можем просто пожить в свое удовольствие, а потом все закончится в один момент.
Это не значит, что я совсем не думал о том, что может ждать нас в будущем. Вполне возможно, что меня даже посчитают чистым. Если Ларрока уже признали предателем, то меня в причастности к этому делу больше обвинять не будут. Что касается убийства Тар-Хамонта — вряд ли кто-то всерьез может посчитать меня убийцей, а соучастие, выражающееся в сокрытии фактов, мне вполне могут простить. Но что будет с Таней, которая в действительности убила и хайламца, и Ларрока? Ведь когда дело дойдет до
