один только Консетт! А ведь Скандинавия была не единственным каналом перепродажи. Товары из-за океана и из стран Антанты шли в Германию и через Голландию, через Швейцарию...
Уже во времена второго Рузвельта - Франклина Делано - комиссия сенатора Наяне просто раскопала сведения о связях американских и германских трестов, но обнаружила сенсационные данные о выполнении в США военных заказов рейха во время войны. Шума было много, но шумели зря. Могло ли быть иначе, если число филиалов крупнейших монополий США в рейхе переваливало тогда за полсотни?
Кто-то в пропагандистских ведомствах, может быть, и рассчитывал на недолгую войну. Позже кое-кто хотел выставить недалекими идиотами немцев на том основании, что план Шлиффена предусматривал разгром Франции за 8 недель. Однако высшее руководство рейха отнюдь не играло в солдатики. В Германии за счет форсированного импорта были созданы военные запасы дефицитного сырья (хлопка, селитры, цветных металлов) на 6-12 месяцев - сроки войны, на которые ориентировались в Германии реально.
В странах Антанты такой заблаговременной экономической подготовки не проводили.
Тем, кто уже запланировал близкие сверхприбыли на военной дороговизне, было ни к чему накапливать запасы по дешевым довоенным ценам. Ведь их могли с началом войны просто реквизировать. Было проще выждать и закупать во время войны, 'исполняя патриотический долг'. А недостатка в сырье ни Англия, ни Франция не испытывали, за исключением короткого периода после объявления Германией неограниченной подводной войны в начале 1917 года.
Большой капитал заранее знал: война будет долгой, потому что руководить ею будет он. И как из любого выгодного предприятия, прибыль тут нужно было получать до тех пор, пока ее не начнут перевешивать возможные убытки в виде восстаний уставших народов.
В минуты горькой откровенности с самим собой это понимали и такие противоречивые фигуры, как Эдуард Эррио. В отличие от своего коллеги по партии радикалов Кайо, он -эрудит, знаток литературы, ценитель музыки - не был человеком банков и 'двухсот семейств', хотя служил всю жизнь этой Франции. Так вот, Эррио писал: 'Во Франции и в других странах держатели ценных бумаг, банкиры стояли над политическими деятелями, они были подлинными хозяевами Франции, незримыми, но вездесущими'...
Не успели во французском министерстве иностранных дел на Кэ д'Орсэ вчитаться в слова немецкой ноты, как тем же вечером 3 августа 1914 года в обстановке строгой секретности французское правительство попросило 'Де Ротшильд Фрэр' занять сто миллионов долларов у Соединенных Штатов. Золотой конвейер двинулся...
Роль доверенного кредитора за океаном взял на себя Морган, заодно с обязанностями представителя французского правительства в военной торговле между Францией и США.
Но и Ротшильды свое получили: американские займы шли формально на их банк, а уж потом - в казну. Комиссионные же - только Ротшильдам. Их контора на рю Лафит на чала перекачивать и английские деньги, после того как лон донские Ротшильды выпустили в Англии облигации французского займа.
Попутно ротшильдовская 'Ле Никель' продавала металл, добытый во французской Новой Каледонии, германским оружейным заводам.
Впрочем, патриотизм банкирских баронов был вне со мнений. Эдуард Ротшильд писал из Парижа британской родне: 'Наш долг, как патриотов, предоставить в распоряжение правительства все, чем мы располагаем. Объединившись с вашим народом на поле боя, мы должны объединить и наши кошельки'. Порыв был воистину трогательный: английские и французские солдаты в окопах обменивались вшами, а их более удачливые 'соотечественники' - акция ми. При этом Эдуард оказался настолько патриотично дальновиден, что, 'отдавая все' французской 'родине', он сверх этого еще одновременно вкладывал крупные средства в акции нью-йоркской железной дороги и новых линий нью- йоркского же метро. И когда в 1917 году за своей долей окопных вшей отправились в Европу экспедиционные силы США, он был готов объединить свой кошелек с кошельком и этого 'нового' союзника, участвуя в военном займе казначейства Штатов.
Генерал Мольтке еще в 1910 году говорил бельгийскому военному атташе в Берлине майору Мелотту: 'Что касается Англии, то германский флот создан не для того, чтобы прятаться в гаванях. Он пойдет в наступление и, возможно, будет разбит. Германия потеряет свои корабли, но Англия утратит свое господство на морях, которое перейдет к Соединенным Штатам. Только они окажутся победителями в европейской войне. Англия это знает, и, вероятно, останется нейтральной'.
Мольтке родился и был воспитан в стране, где на чужих дядей не оглядывались, и поэтому он не мог представить себе, что в могучей Англии уже немалая часть элиты ориентируется на интересы не своей родины, а на интересы того Золотого Интернационала, который как раз и вел дело к будущему господству Америки.
Мировая война готовила это господство по всем направлениям. Ее участник, бывший офицер старой русской армии, советский военный историк генерал Е. Барсуков в капитальном труде 'Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.)' писал: 'Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей, и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров (в одном Коннектикуте их работало около двух тысяч, читатель! С.К.) созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники'.
Ему вторят слова генерала А. Маниковского из его книги 'Боевое снабжение Русской Армии в 1914-1918 годах': 'Без особо ощутительных для нашей Армии результатов, в трудней шее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной'.
Ко если бы иностранцам помогали только золотишком и умишком - это было бы еще полбеды. Беда была в том, что помогали и кровью. И уже в начале войны русская кровь обеспечила французам их самую важную в той войне победу на Марне.
Пятого сентября на равнине между Верденом и Парижем в районе реки Марна началась Марнская битва. В начавшейся войне Мольтке следовал схеме Шлиффена, ослабив ее, одна ко, материально. И это сразу наложило фатальную тень на все планы и шансы немецкого наступления...
Тут Германию подвела жадность ее правящего класса. Высшие круги промышленно-финансовой буржуазии очень беспокоились за промышленные районы Эльзаса и Лотарингии мл левом фланге и настояли на его усилении за счет наиболее нужного, 'прорывного' правого фланга - 'бельгийского'.
Это был, конечно, недопустимый промах. В пользу других фронтов Мольтке уменьшил первоначальную ударную группировку правого крыла с 25 армейских корпусов до 16. сокращались и резервы. Соотношение между правым и левым крылом уменьшалось по сравнению с замыслом Шлиффена с 7 : 1 до 3 : 1.
Так что 'молниеносного' немецкого наступления во Франции не получилось, хотя и низким его темп назвать было нельзя. Выиграв пограничное сражение, войска кайзера к концу августа продвигались вперед на 13 километров за сутки. Для пешей армии очень даже неплохо.
До Парижа оставалась где сотня, а где и всего сорок (!) километров! Вдоль Марны фронт временно стабилизировался, но у немцев были все шансы его прорвать. Вместо этого через неделю наступавшие отступили, и со скорой победой Германии было покончено.
Чуда не произошло, потому что 20 августа 2-я русская армия генерала от кавалерии Самсонова разбила немцев в Восточной Пруссии у Гумбинена. Однако командующий соседней с Самсоновым 1-й Неманской армией Ренненкампф, который был хорошим карателем во время революции 1905 года и надежным партнером для еврейских дельцов, Самсонова не поддержал.
Трагедией самсоновцев стало и то, что наш фронт был еще непрочным, а 'Нью-Бердичев' торопил - надо было выручать Париж, на который надвигался кайзер. Фронт был слаб; общее положение на Востоке для немцев складывалось критическое, 3 сентября на Австрийском фронте нами был взят Львов.
А 27 августа генерал Жоффр докладывал военному министру Мильерану: 'Слава Богу, мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить войска отсюда на Восток. Тогда мы сможем вздохнуть'.
И французы вздохнули. В Марнское сражение втянулось с обеих сторон до 2 миллионов человек. И вот в такую горячую пору Мольтке пришлось снять более ста тысяч солдат с на правления главного удара на Западном фронте, чтобы пере бросить их для отпора русским войскам.
Чтобы лучше понять значимость этой цифры, напомню, что знаменитым маршем шестисот парижских такси военный губернатор Парижа генерал Галлиени перебросил в критический момент к линии фронта на Марне всего 6000 солдат. И они помогли резко изменить ситуацию.
А русская армия оттянула на себя силу, в десятки раз большую! И теперь жестоко за это расплачивалась. К 14 сентября остатки самсоновцев и Неманская армия были вытеснены из Восточной Пруссии.
Генерал Людендорф считал: 'Наше наступление на Западе потерпело крушение, так как
