спали, устроившись поближе к огню, даже летом. В такие минуты его самого частенько клонило в сон, и он даже отказывался от какао с печеньем. Потом он лежал в кровати и смотрел, как летучие мыши шныряли взад-вперед по серо-синему небу, и вспоминал бабушкины рассказы.
Пьяный дед возвращался поздно. Его голос был слышен издалека: дед ругался или пел что-то. Падали какието вещи, бабушка возмущалась, дед очень громко кричал в ответ, и самое ужасное, что многие слова считались очень нехорошими: их употребляли только в трущобах Дублина. Громко и отчетливо бабушка говорила:
- Подумай о ребенке, который там спит, если тебе на меня наплевать! Мальчик может услышать, как ты выражаешься!
И в ответ следовали те же непристойные выражения, дед кричал, что в своем доме он будет говорить так, как хочет, а ребенок - его собственный внук, и ему надо вырасти настоящим мужчиной, который сможет постоять за себя и не окажется под каблуком ни у одной женщины. Мэту хотелось крикнуть, чтобы они замолчали. В конце концов дед, спотыкаясь на каждом шагу, отправлялся спать, а бабушка начинала плакать.
На следующий день они оба молчали. Неразговорчивая, грустная бабушка односложно отвечала на вопросы Мэта, дед пытался помириться с ней, а затем уходил на пастбище. На следующий день все снова вставало на свои места, пока через две или три недели не повторялось опять.
Но даже после того, как Мэт возненавидел такие вечера, он все равно ждал скачек - запаха кофе, мирного и волнующего утра и рассказов о маленьких человечках. В этом было спокойствие, даже волшебство, хотя ночь все портила. Это продолжалось из года в год до тех пор, пока бабушка не умерла. В ту ночь ему снилось, что ее тело выкапывают маленькие человечки и кладут у двери их домика, а дед возвращается пьяным со скачек. Мэт проснулся тогда от собственного крика.
После этого он не вспоминал рассказы бабушки. Они плохо кончались, как и почти все в этой жизни. В юности Мэт много пил, иногда по несколько дней подряд, а затем усилием воли 'завязал'. И держался, пока не встретил Бриджет. А теперь случилось чудо, триумф добра над злом, ясный день после ужасной ночи. Это ослепило и ошеломило его.
В тот день он больше не пил. Вместе с Дэниелом, Стефаном и Хелен он спустился в погреба под башней, хотя не ожидал, что они что-нибудь найдут. Все произойдет не так. Он не представлял себе, каким будет следующий знак или когда что-нибудь случится, но знал одно - надо ждать. Из этого состояния его на мгновение вывел огарок свечи, но это прошло. 'Надо еще подождать, - решил он, - и то, что должно произойти, - произойдет'. Предложение дежурить ночью он принял с тем же вялым интересом. 'Англичане, американцы и немцы, - подумал он, усмехаясь про себя, - собрались ловить привидения сачком для бабочек'.
Услышав шум, он решил, что они достаточно потрепали себе нервы и теперь делают вид, будто сидели в темноте не зря. Даже когда они поднялись наверх и Уоринг закричал, Мэт не сомневался, что шум поднят изза какого-то пустяка. Он увидел ее, совсем крохотную, в руках у Дэниела. Именно такими он представлял себе их по рассказам бабушки. Казалось невозможным, невероятным, что ее, как крысу, поймали в углу.
То, что за этим последовало, было еще хуже. Он молча стоял рядом, пока они говорили и спорили. Хелен предложила ему обратиться к малышке на гэльском, он посмотрел на американку с молчаливым презрением, но тут его об этом попросила Черри. Крошка ничего не ответила, да и зачем ей отвечать? Когда Стефан заговорил на немецком, ее крохотные губы ожили, она что-то произнесла. Они продолжали ее допрашивать и спорить между собой. Он сам сделал несколько замечаний, слыша свой голос как бы со стороны. Мир опять начал действовать ему на нервы, и все потеряло смысл.
Нет, не все. Его охватила злость, когда он услышал о репортерах, а перебранка Селкирков лишь усилила это чувство. 'Ученые, - подумал он с ужасом и отвращением, - и цирк'. Он заставил себя замолчать, не обращать внимания, но в конце концов взорвался. Он начал высмеивать их предложения, но в его издевках слышалась горечь. Горечь человека, который знает, что говорит. Все это время малышка сидела на руках у Черри и смотрела на него. Лишь когда Черри сказала: 'Она может спать со мной', он смутился и решил уйти.
Они все еще обсуждали, как запереть ее на ночь. У себя в спальне он налил большую порцию виски, выпил и налил еще. Спиртное подействовало. Полностью отключившись от произошедшего, он разделся.
Черри вошла, даже не постучав. На нем были только плавки. В первое мгновение он решил, что она смутилась... Нет, она смотрела на него с легкой невинной улыбкой.
- Мне снова захотелось побыть с тобой, - сказала она.
Он не понимал, почему эта девушка сначала показалась ему скучной. Такая непосредственная и честная, совсем не похожа на улыбающуюся и скрытную Бриджет. Мэт чувствовал потребность защитить и успокоить ее, но не мог же он еще одну ночь провести на стуле.
- Я очень устал, Черри, - сказал он.
Она понимающе кивнула.
- Можно, я тебя поцелую перед сном?
Не дожидаясь ответа, она подошла к нему, встала на цыпочки и, обняв, прижалась, сомкнув пальцы у него за спиной. Ее лицо было открытым и искренним, как у ребенка.
Он торопливо поцеловал ее в губы. Затем осторожно освободился из ее объятий.
- Спокойной ночи, - сказал он.
Глава 11
Стефана удивило, что никто не вспомнил о дневнике, хотя маленькая Грета говорила по-немецки. Не исключено, что здесь существовала какая-то связь. И тут он понял, что только Бриджет знала о записной книжке, но она, видимо, не придала этому факту никакого значения. С тех пор они не возвращались к этой теме. Стефан не упоминал о дневнике, когда другие спорили. Он сам не мог объяснить почему. Наверное, он испытывал симпатию к человеку, который написал те строки, одинокому и так далеко уехавшему от дома. В конце концов, вероятно, придется рассказать о дневнике, но Стефан предпочел бы этого не делать. Сегодня утром он нашел вторую тетрадь, и ему захотелось прочитать ее и поразмышлять в одиночестве.
Ханни спала и не проснулась, когда он вошел. Он быстро разделся и забрался в кровать. Устроившись поудобнее, он раскрыл дневник.
ТРИ ДНЯ ПОДРЯД БЕСПРЕРЫВНО ИДЕТ ДОЖДЬ. НЕ СИЛЬНЫЙ, НО МОНОТОННЫЙ, А ОТ ЭТОГО УСТАЕТ ДУША. СЕГОДНЯ Я ВООБЩЕ НЕ ВЫХОДИЛ. ПОСЛЕ ОБЕДА СИДЕЛ ПЕРЕД КАМИНОМ - ОГОНЬ РАЗВЕЛА МИССИС РАФФЕРТИ. УГЛИ ПОЛЫХАЛИ ЯРКОЖЕЛТЫМ, ПОЧТИ БЕЛЫМ, И Я ВСПОМНИЛ, КАК РЕБЕНКОМ ВЕРИЛ, ЧТО В ОГНЕ ЖИВЕТ САЛАМАНДРА, И РАЗМЫШЛЯЛ, КАКОВО ЕЙ, КОГДА ОН ГОРИТ СЛАБО, И УМИРАЕТ ЛИ ОНА, КОГДА ЗАТУХАЮТ КРАСНЫЕ УГОЛЬКИ ИЛИ ОСТЫВАЕТ ПЕПЕЛ.
Я СНОВА ПРОСНУЛСЯ НОЧЬЮ ОТ РЕЗКОЙ БОЛИ В ЖЕЛУДКЕ, ПРИНЯЛ ТАБЛЕТКУ, И ВСКОРЕ БОЛЬ УТИХЛА, НО МНЕ ЕЩЕ ДОЛГО НЕ УДАВАЛОСЬ УСНУТЬ. НЕЛЬЗЯ ТАК ОТНОСИТЬСЯ К СВОЕМУ ЗДОРОВЬЮ. ДОКТОР ЗДЕСЬ ПОЛНЫЙ ДУРАК И ТАК ЖЕ НУЖЕН СВОИМ ПАЦИЕНТАМ, КАК ВОДА ИЗ ЛУРДА ИЛИ МОЛИТВЫ СВЯЩЕННИКА. ХОРОШО БЫ СЪЕЗДИТЬ В ДУБЛИН ИЛИ, ЕЩЕ ЛУЧШЕ, В БЕРЛИН. С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЗДОРОВЬЯ РАЗУМНО, НО ЭТО - НЕОПРАВДАННЫЙ РИСК.
ЗАВТРА - ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ В. Я ПЫТАЮСЬ НЕ ДУМАТЬ ОБ ЭТОМ, НО ВСЕ РАВНО ПОМНЮ. ОНА БЫЛА СМЕЛОЙ ЖЕНЩИНОЙ.
ДОЖДЬ ВСЕ ИДЕТ. ХОЛОДНАЯ СЫРОСТЬ ЭТОЙ СТРАНЫ ПРОБИРАЕТ МЕНЯ ДО КОСТЕЙ. Я - САЛАМАНДРА, МИР ВОКРУГ МЕНЯ - ОСТЫВАЮЩИЙ КОСТЕР.
Стефан стал читать дальше. Даты указывали число и месяц, год отсутствовал, но было ясно, что эта тетрадь написана после той, которую он уже просматривал. Меланхолические нотки встречались гораздо чаще. Автор записок меньше писал о своих занятиях, как будто разуверился в них. Но ближе к середине все-таки встретился абзац, посвященный работе.
ПО РАДИО ПЕРЕДАЛИ, ЧТО ФРАУЗИГ ПОЛУЧИЛ НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ. МАЛЕНЬКИЙ КРУГЛОЛИЦЫЙ ФРАУЗИГ, КОТОРЫЙ ТАК ЛЮБИЛ БЕЛКОВЫЕ КОЛБАСКИ. ТЕПЕРЬ ОН МОЖЕТ ЕСТЬ ИХ СОТНЯМИ ТЫСЯЧ, ЕСЛИ ЗАХОЧЕТ. МЫ БЫЛИ ЕДИНСТВЕННЫМИ В НАШЕМ ВЫПУСКЕ, КТО, КАК СЧИТАЛ МЕРКЕНХЕЙМЕР, ИМЕЛ КАКИЕ-ТО ЗАДАТКИ, ПРИЧЕМ МЕНЯ СЧИТАЛИ БОЛЕЕ ОДАРЕННЫМ. Я ВЫБРАЛ ИНОЕ ПОЛЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ - ЕСЛИ БЫ МОИ ЗАМЕТКИ ОПУБЛИКОВАЛИ - МОЯ СЛАВА БЫЛА БЫ ОГРОМНОЙ. НО МЕНЯ ЭТО НЕ ОЧЕНЬ ВОЛНУЕТ. МЕНЯ БЕСПОКОИТ, ЧТО САМА РАБОТА ПОСЛЕ ТАКОГО НЕВЕРОЯТНОГО ДОСТИЖЕНИЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ОБЫЧНОЕ НАБЛЮДЕНИЕ, КОТОРОЕ МОГ БЫ ВЫПОЛНЯТЬ ЛЮБОЙ ТРЕТЬЕСОРТНЫЙ НАТУРАЛИСТ. Я ВСЕ ЗАПИСЫВАЮ.
