попадает в мою лунку, и ты это знаешь и намерена сделать все, чтобы мне помешать. Именно поэтому ты хочешь, чтобы я уехал отсюда. Я прав?
- Ты слишком ничтожен, чтобы понять, - ответила она. - Маленькие человечки? Ничто не может быть мельче тебя.
- Это означает, что я прав.
- Нет, - она потушила сигарету, которой затянулась всего лишь пару раз. - Ты не сможешь этого понять, но я все равно скажу тебе. Маленькие человечки - этот отпечаток ноги, дыра в стене, свечка и обертка от шоколадки в башне - это были знаки, знаки чуда. Ты смеялся над всем этим. Помнишь матросов Колумба, которые увидели птиц и поняли, что за горизонтом открывается новый мир? Затем мы нашли человечков, и чудо стало реальностью, а что оно означало для тебя? Легкую победу, не более того. Ты сам сказал - маленький белый шарик попал в твою лунку. Вот что это для тебя. Ты вызываешь у меня отвращение. И поэтому мы уезжаем утром.
- Ты уезжай, если хочешь. Я остаюсь.
- Ну и оставайся, - с безразличием сказала она. - Мы уедем. Черри и я. А ты делай, что тебе заблагорассудится.
- Черри... - Уоринг снял с губы крошку табака. - Опять шантаж. Только на этот раз он не сработает. Черри с тобой не поедет.
- Ты что думаешь, она останется с тобой?
- Да. Но не из-за меня, а из-за Мэта.
- Ерунда.
- Правда? - Уоринг улыбнулся. - Попробуй проверь.
- Это несерьезно, - сказала она, но в ее словах появилась неуверенность. - У нее не может быть никаких видов на такого мужчину.
- Почему ты так думаешь? Ты бы, наверное, лучше знала свою дочь, если бы хоть иногда реально смотрела на мир, а не витала в облаках.
- Пьющий пуританин. Если бы он знал все о ней - даже самую малость, он бы бежал от нее без оглядки. Наверное, не остановился бы до самого Дублина.
В ее голосе опять появилась неуверенность. Уоринг посмотрел на нее с горькой ненавистью.
- Боже мой! - воскликнул он. - Я готов поверить, что ты это сделаешь.
- Сделаю что?
- Наговоришь ему гадостей. Ты предашь ее, как предала меня. Проклятая бесчувственная сука.
- Свинья!
Хелен была в ярости. Они не могли отвести взгляд друг от друга, во взгляде каждого читались ненависть и презрение. Вдруг случилось невероятное. На какое-то мгновение у него закружилась голова, и он больше не смотрел на нее, или, точнее - он смотрел не только на нее. Его дух, освободившийся от телесной оболочки, оказался на свободе стал наблюдать происходящее Откуда-то сверху. Застывший, неизменяющийся и неизменяемый образ. Пока он наблюдал, фигуры внизу нарушили молчание. Его собственный голос, а затем и ее разразились потоком брани. Он не мог не слушать и не мог не смотреть. Не было глаз, чтобы закрыть их, не было ушей, чтобы заткнуть. Два существа, одним из которых, как он с ужасом осознавал, был он сам, продолжали оскорблять друг друга. Он отчаянно пытался усилием воли вернуться в телесную оболочку, но у него ничего не получалось.
И Уоринг почувствовал что-то еще, усилившее его ужас. Это ощущение он испытал впервые: чье-то присутствие рядом, другого зрителя, попавшего, как и он, в ловушку. Это была Хелен. Он попытался позвать ее, но безуспешно. Внизу продолжалось кукольное представление. Голоса перешли на крик.
Какое-то время Стефан не мог заснуть. Он лежал и смотрел в окно на три звезды - одну яркую и две блеклые. Только спустя некоторое время он понял, что дыхание Ханни стало прерывистым, - она тоже проснулась. Он тихо позвал ее, и она ответила.
- Ты не можешь заснуть? - спросил он.
- Я не чувствую себя усталой. - Она с минуту помолчала. - Не беспокойся. Со мной все в порядке.
Он зажег свет и взглянул нее. Она лежала на боку, повернувшись к нему, но часть лица была скрыта подушкой. Правый глаз Ханни смотрел на него из-под копны черных волос. Они лежали совсем рядом, и ему захотелось дотянуться до нее, дотронуться, обнять, успокоить и успокоиться самому. Но он не смог это сделать - между ними лежало прошлое.
- Послушаем музыку? - предложил он.
- Если хочешь.
- Ну раз мы оба не спим. - Он протянул руку к 'Грюндигу' и включил его. Конечно, в такое время никакие ирландские станции не работают.
Почти сразу он поймал Францию с бюллетенем последних новостей что-то о ценах на сельскохозяйственную продукцию, - а затем станцию, передающую Баха - сонату для скрипки и виолончели. Он вспомнил случай из прошлого. Как будто бы прочила его мысли, Ханни сказала:
- Как ты думаешь, они все еще играют вместе? Я думаю, нет. Возможно, они уже умерли.
Это был их первый отпуск, проведенный вместе после того, как они поженились. Он накопил денег, чтобы съездить в Швейцарию. Они остановились еn pension в кантоне фрейбург на берегу реки, протекавшей посреди широкой долины, где природа, казалось, олицетворяла собой швейцарское благополучие. Там росла густая трава, листва была сочной, все казалось ухоженным и сделанным с любовью. Светило яркое солнце, а они прогуливались по долине - всегда вместе - и поднимались на заросшие лесом возвышенности, чтобы лучше увидеть Альпы. А вечером их ждал пир, который в послевоенной Германии даже представить, было невозможно - обильная и очень вкусная еда. Затем кофе, хороший крепкий кофе со сливками. Они пили его на веранде, слушая музыку и любуясь темнеющей долиной. Дюфур, владелец пансиона, играл на виолончели, а его жена, Трудли, на скрипке. Им обоим было около шестидесяти. Ханни, наверное, права - скорее всего, они уже умерли. В любом случае даже если и живы, то слишком стары, чтобы играть на музыкальных инструментах.
Там было столько спокойной радости, солнце сожгло и превратило в серый пепел все сомнения. Прохладный ветерок, налетевший с покрытых снегом вершин на юге развеял пепел, а сам потерялся в небесных просторах этой мирной земли. Там Стефан знал, что любим, и верил в это. Или думал, что знал. По возвращении на север его вновь охватили сомнения.
Но уверенность и удовлетворение были реальными и снова ожили в музыке. Это был мост, по которому он мог бы пройти, если бы у него хватило смелости. Подойди к ней, возьми ее за руку...
Музыка закончилась.
Это был конец сонаты. Диктор объявил ее название на немецком. Затем последовала пауза, затем опять музыка. Но не Бах. Он слушал, не веря своим ушам, стараясь понять, что происходит. Невозможно. Но эти аккорды нельзя было ни с чем спутать или забыть. Чеканные звуки военного марш а... Он хотел выключить приемник, но не смог. Тело и волю сковал паралич. Голоса... конечно, их не будет. Но он услышал и их, истошно ревущие, как и прежде:
Подняв флаги,
Плотно сомкнув ряд,
Выходим на парад спокойным твердым шагом...
Он повернулся к Ханни и увидел ее застывшее от ужаса лицо, но так и не смог встать, чтобы прекратить этот кошмар.
Товарищи, которые расстреляли ротфронт и реакцию,
С воодушевлением маршируют в наших рядах.
- Нет, - прошептала она. - О нет...
'Шутка, - подумал он, - невероятно плохая шутка. Что это могло быть? Но возможно ли это?' Музыка закончилась. Он ждал объяснений.
Снова прозвучал голос диктора:
'Говорит Германия. Говорит Берлин. А теперь будет говорить наш фюрер.' Тон был резкий и зловещий.
В этот момент Стефан смог наконец преодолеть оцепенение, дотянулся до радио и с силой бросил его об пол. Но в ушах продолжал звучать голос резкий, бесчувственный и до тошноты знакомый всем, кто слышал его двадцать лет тому назад. Ханни рыдала, а голос все говорил и говорил.
Мэт проснулся и увидел, что она сидит на краешке его кровати и с серьезным видом наблюдает за ним. Он улыбнулся ей.
