Америки я заметил в Генри перемену. Она еще яснее проявилась в лето наших занятий шарами. Это была не просто физическая перемена, хотя он стал много выше и стройнее. Изменился и его характер. Он стал сдержанней, и я чувствовал, что это объясняется уверенностью в себе и в своих жизненных целях. Причем эти цели отличались от нашей общей цели победить и уничтожить хозяев. Мы вели общую жизнь в холмах, и у нас там было мало возможностей к доверительным беседам. Только здесь, в долгие солнечные зимние дни, когда море пусто тянулось во всех направлениях, я получил некоторое представление о его целях.
В тех редких случаях, когда я заглядывал за нашу ближайшую цель и думал о мире, освобожденном от угнетателей, мне представлялись лишь смутные и туманные картины. Боюсь, что главное место в них занимали удовольствия. Мысленно я наслаждался охотой, ездой верхом, рыбалкой - всем тем, что мне так нравилось. И все это было в сто раз радостней от сознания, что никогда больше не появится на горизонте треножник, что мы хозяева своего мира и что города строятся только для людей.
Мысли Генри были совсем иными. На него произвела сильное впечатление первая поездка за океан. Он со своими товарищами высадился к северу от города на перешейке в том месте, где люди говорили по- английски, хотя и со странным акцентом. Его поразил тот факт, что здесь, через тысячу миль, он мог говорить и все понимать, в то время как, преодолев около двухсот миль, мы попали во Францию и не могли общаться с теми, кто жил там.
Он начал размышлять о разделении людей, которое существовало до прихода хозяев и которое хозяева, всегда представлявшие единую расу с одним языком, никогда не могли понять, хотя и не преминули им воспользоваться. Казалось чудовищным положение, когда люди могли убивать других людей, совсем незнакомых, только за то, что те жили в чужой стране. Во всяком случае это прекратилось с приходом хозяев.
- Они принесли мир, - согласился я, - но что это за мир! Мир послушного скота.
- Да, - сказал Генри. - Это верно. Но неужели свобода означает взаимное убийство?
- Люди больше не воюют друг с другом. Мы все боремся с общим врагом: француз Бинпол, немец Фриц, твой друг американец Уолт...
- Сейчас да. Но потом, когда мы уничтожим хозяев, что будет потом?
- Конечно, мы останемся едиными. Мы получили урок.
- Ты уверен?
- Конечно! Немыслимо, чтобы люди снова начали воевать друг с другом.
Он молчал. Мы смотрели на море. Где-то далеко что-то вспыхнуло, но я решил, что это обман зрения. Там ничего не может быть. Генри сказал:
- Вовсе не немыслимо, Уилл. Я думал об этом. Этого не должно произойти, но придется немало поработать.
Я начал расспрашивать, и он отвечал на вопросы. По-видимому, он поставил перед собой главную цель - установить мир между людьми в свободном мире. Я почувствовал невольное уважение, хотя он не вполне меня убедил. Я знал, что в прошлом существовали войны, но ведь тогда людей ничего не объединяло. Теперь нас объединяет борьба с хозяевами. Невозможно представить себе, что, объединившись, мы откажемся от этого единства. Как только кончится наша война...
Генри что-то говорил, но я прервал его, схватив за руку.
- Там что-то есть. Я заметил раньше, но не был уверен. Какая-то вспышка. Может это иметь отношение к треножникам? Неужели они могут путешествовать по морю?
- Я удивился бы, обнаружив их посреди океана, - ответил Генри.
Он смотрел, куда я показывал. Вспышка повторилась.
- Слишком низко для треножника! Над самой поверхностью воды. Я думаю, это летучие рыбы.
- Летучие рыбы?
- Они на самом деле не летают. Выпрыгивают из воды, когда их преследует дельфин, и скользят по поверхности, используя плавник как парус. Иногда попадают и на борт судов.
- Ты их видел раньше? Генри покачал головой,
- Нет, но моряки рассказывали мне о них и о многом другом. О китах, огромных, как дом, что выпускают фонтаны воды из головы, об огромных спрутах, о существах в теплых морях, которые похожи на женщин и кормят детенышей грудью. Море полно чудес.
Я мог представить себе, как он слушает моряков. Генри стал хорошим слушателем, и внимательным, и вежливым, и заинтересованным. Это была еще одна перемена в дерзком неразумном мальчишке, которого я знал. Я понял, что если после нашей победы понадобится сохранить, единство человечества, Генри как раз из тех людей, кто сможет это сделать. За минувшие годы Бинпол стал одним из самых известных наших ученых, Фриц был признан лучшим командиром, и даже у меня были (главным образом благодаря везению) моменты славы. Генри повезло меньше, главное его предприятие потерпело неудачу, хотя и не по его вине. Но, возможно, в мире будущего он ценнее нас всех. Даже Бинпола, потому что какой смысл восстанавливать города-гиганты, если они снова будут разрушены?
Хотя совершенно невероятно, чтобы подобное повторилось.
И во всяком случае хозяева еще не побеждены. До этого еще далеко.
Последняя часть нашего пути пролегала по темным морям. Мы направлялись южнее, чем в первом путешествии Генри. Нам предстояло высадиться вблизи нашей второй базы в горах, в нескольких сотнях миль к востоку от города. (Любопытно, что хоть два континента Америки лежат к северу и югу друг от друга, узкий перешеек между ними тянется с востока на запад). Главная база, откуда выступили летающие машины, после неудачи была покинута. Нам было известно, что в этой местности почти весь год будет устойчивый северо-восточный ветер.
Море было полно островов всех форм и размеров, некоторые маленькие, другие такие огромные, что если бы моряки не предупредили меня, я принял бы их за континент. Мы проплыли близко от них и видели соблазнительную зелень холмов, золото песка, кроны деревьев раскачивались на ветру... Только самые большие острова были населены, на остальные хозяева наложили табу. Прекрасно было бы высадиться и осмотреть эти острова. Возможно, когда все окончится... Генри пусть занимается своими проповедями.
А от меня тут толку не будет.
Наконец мы пристали и вышли на берег, ощущая подошвами непривычно твердую землю. И тут же поняли, что мы на земле врага. Мы разгружались, чтобы на следующий день тронуться вглубь. Работа была тяжелая, и ее не облегчил проливной дождь. Ничего подобного я раньше не видел: как будто сплошная стена обрушилась с неба. За несколько секунд мы промокли до нитки.
Впрочем, утром солнце снова жгло сквозь листву незнакомых деревьев. Я пошел на ближайшую поляну, чтобы вымыться и высушить одежду. Оттуда мне была видна береговая линия и ближайшие острова. И кое-что еще. На расстоянии многих миль, но отчетливо видное на горизонте, залитом солнцем.
Треножник.
Нам потребовалось несколько дней, чтобы добраться до базы, и еще неделя на завершение подготовки. После этого оставалось только ждать.
Мне приходилось ждать и раньше, и я думал, что научился терпению. Позади были долгие месяцы подготовки к играм, казавшиеся бесконечными недели вынужденной бездеятельности в пещерах, дни на реке, когда мы готовились к вторжению в город. Я думал, что все это научило меня ждать, но ничего подобного. Это ожидание было совершенно иным. Теперь мы зависели не только от человеческих решений, даже не от хозяев, а от капризов гораздо большей силы - от природы.
Штаб наш, куда входил и Бинпол, совещался с участниками предыдущей экспедиции, уроженцами этих мест, которые хорошо знали их. Нам нужен был ветер, который мог бы отнести наши шары к городу, ветер с северо-востока. Именно этот преобладающий ветер сопровождал нас в последней части пути по морю. К несчастью, именно на нашем участке местности ветер затих. Приходилось ждать.
Мы расставили поближе к городу наблюдательные посты. Оттуда нам при помощи голубей сообщали изменения в погоде. А пока нам только оставалось ворчать на задержку.
А ждать пришлось немало. Мы прибыли предпоследними, на следующий день появилась последняя группа, но многие ждали уже давно. Я с трудом сохранял спокойствие. Характер у меня ухудшился, и я вспыхивал при малейшем поводе. Наконец, когда один из наших пошутил - он заметил: я так полон горячим воздухом, что мне и не нужен шар, - я ударил его, мы сцепились и яростно дрались, пока нас не растащили.
Вечером со мной разговаривал Фриц.
