Мой прадедушка, герои и я

его дара речи, а сделал остроумным и находчивым. Героизм часто растет на меже между жизнью и смертью. Жив остается тот, кто сохраняет присутствие духа. Вот как поросёнок с часиками на копытце из старинной песенки.

— Из какой песенки, прадедушка? Я такой никогда не слыхал!

— А ведь верно! — кивнул Старый. — Ты и не мог её слышать. Её пели, когда появились первые ручные часы. Тогда все её пели, а теперь все позабыли. Ну, а я так иногда забываю далее, что ты на семьдесят пять лет меня моложе!

— Споёшь мне эту песенку, прадедушка?

— Попробую, Малый.

Прадедушка старательно откашлялся и в самом деле запел:

Поросенок для красы,
Для красы, для красы
На ремешке носил часы
С секундной стрелкой даже.
И возле бойни всякий раз,
Всякий раз, всякий раз
Он проверял, который час,
И хрюкал очень важно.
Он думал: «Как придет пора,
Придет пора, придет пора
Мне помереть от топора,
Взгляну я напоследок,
Как растопырили часы
Свои усы, свои усы,
Свои усы, свои усы
Из серебристых стрелок». 

Но вот настал тот страшный миг,
Страшный миг, страшный миг,
Когда для превращенья в шпик
Он был на бойню стащен.
Мясник сказал: «У поросят…
У поросят?.. У поросят?!
И ремешок и циферблат?!
Ты, брат, не настоящий!»

И вот, подумать только, он —
Только он! Только он! —
Был из-за часиков спасён!
И ныне жив и весел.
Он не боится мясника,
Мясника, мясника,
Пьет в день три литра молока
И прибавляет в весе. 

Повторы этой песенки, которые раньше, наверно, подхватывали все хором, я пел вместе с прадедушкой, и, несмотря на его хрипловатый голос, получилось совсем неплохо. Я изо всех сил захлопал в ладоши. И вдруг за дверью тоже кто-то захлопал. Мы с прадедушкой с удивлением обернулись.

— Эту песню я знаю, — сказала Верховная бабушка, входя в комнату. — Здорово вы ее спели! А ты, отец, оказывается, еще моложе, чем я думала. — Но тут же добавила: — Надеюсь, этот поросёнок не имеет отношения к героям?

— Да как же, Маргарита, — возмутился Старый, — конечно, имеет! В таком безнадежном положении он сохраняет юмор и присутствие духа! Даже на бойню отправляется при часах! Значит, у него храброе сердце!

Больше мы в этот вечер не говорили о героях. Хромая и ковыляя, спустились мы, Старый и Малый, вслед за Верховной бабушкой на нижний этаж, и вид у нас был при этом совсем не геройский. И только на последних ступеньках лестницы прадедушка, тяжело опираясь на мое плечо, проговорил, словно рассуждая сам с собой:

— В сущности, героический поступок, видно, всегда серьезен. Юмор висельника — это преодоление страха. Настоящий смех приходит потом, когда все позади. Или когда рассказывают о подвиге…

Мы сели на свои места за столом, на котором уже стояли миски с дымящимся супом.

За ужином Верховная бабушка была так внимательна к прадедушке, что я снова вспомнил об утреннем визите врача, который хотели от меня утаить.

Только позже, уже в постели, мне пришло в голову, что, наверно, прадедушка потому и читал сегодня такие веселые стихи и рассказы, что хотел скрыть от меня, как серьёзно обстоит с ним дело. И я стал молиться, хотя никогда этого не делал: «Господи, пусть будет что угодно, только сохрани мне прадедушку хоть на несколько лет!»

Четверг,

в который мне оперируют пятку. Речь здесь пойдет о тиранах и об их подданных, а также о крутых яйцах и о яйцах всмятку; один и тот же герой будет показан здесь дважды, но по-разному, и еще мы увидим, что такое собачья жизнь и как муравьи могут одолеть медведя; все заканчивается прославлением Верховной бабушки, которого тут давно не хватает. Итак,

ЧЕТВЕРГ

Когда я проснулся утром, в доме пахло как в кондитерской. А рано в этом году Верховная бабушка начала печь печенье к рождеству! Запах свежих анисовых коржиков щекотал мне нос, и я тут же вскочил, надеясь попробовать их уже за завтраком.

И не обманулся. Кроме какао с бутербродами, мы с прадедушкой получили ещё и коржики и теперь уплетали их, весело похрустывая.

Но долго блаженствовать нам не пришлось — наш завтрак был прерван появлением врача. Когда я его увидел, сердце у меня опять тревожно забилось. Однако на этот раз он недолго занимался прадедушкой. Как выяснилось, он пришел главным образом из-за моей пятки. Осмотрев ее, он тут же велел Верховной бабушке приготовить горячую мыльную воду.

Я подержал ногу в мыльной воде, и кожа на пятке размягчилась. После этого врач произвел на кухне небольшую операцию. Он вскрыл нарыв, сделав надрез в виде звёздочки, и выдавил из него гной. Потом густо смазал рану какой-то черной мазью и перебинтовал мне ногу.

— Так, — сказал он затем бодрым голосом, — теперь вся дрянь вышла, пусть только рана подживет. Приляг на часок, Малый.

Прадедушка, наблюдавший за этой процедурой, сидя на скамейке в углу кухни, посоветовал мне лечь на диван в столовой и полистать какой-нибудь из альбомов, привезенных нашими моряками, — в доме они