иногда она могла быть очень доброй. К сестрам, которые хорошо работали и не перечили ей, она в общем относилась доброжелательно и справедливо. Не один год она, не щадя усилий, добивалась - а это было отнюдь не легко, - чтобы Опекунский совет согласился улучшить условия труда и оплату ее персонала. В такой больнице, как Далнейрская, работа всегда связана с опасностью подцепить инфекцию, и если какая- нибудь из сестер заболевала, мисс Траджен, которая за неделю до этого могла всячески поносить ее, принималась, как мать, ухаживать за больной.
Одной из ее слабостей было пристрастие к шашкам, и вечерами она нередко оказывала мне честь, приглашая к себе поиграть. Дело в том, что мой дедушка, великий мастер этого искусства, научил меня еще мальчишкой всем скрытым и дьявольским тонкостям 'прохождения в дамки' и во время наших бесчисленных сражений за шашечной доской я воспринял от него все своеобразные хитрости, с помощью которых можно заманить противника в приготовленную для него западню. При первой же нашей игре с начальницей я уже через тридцать секунд понял, что ей далеко до меня и мне придется порядком поломать голову, чтобы проиграть ей. И все-таки, действуя разумно и дипломатично, я неизменно проигрывал - к ее величайшему восторгу. Одержав надо мной верх, она с довольным видом откидывалась на спинку кресла и подтрунивала надо мной, ликуя, что я не могу с ней справиться, при этом она неизменно рассказывала мне в назидание о своей исторической игре с полковником Сатлером во время эпидемии холеры в Богре в 1902 году.
Трудно было устоять от соблазна обыграть ее, однако я никогда не забывал о той цели, которую перед собой поставил, и с похвальной выдержкой проигрывал. Но однажды вечером она хватила через край и ее насмешки больно задели меня.
- Вот несчастный! - издевалась она. - Да где же у вас голова? Просто удивительно, как это вы сумели получить диплом! Придется давать вам уроки. Я вам когда-нибудь рассказывала, как мы играли с...
- Я уже скоро буду знать эту историю наизусть, - отрезал я. Расставляйте шашки.
Она расставила, трясясь от смеха и наслаждаясь тем, что сумела допечь меня. Игра началась, и я за пять ходов прошел в дамки и 'съел' все ее шашки.
- Вот так повезло! - воскликнула она, с трудом веря своим глазам. Давайте сыграем еще.
- Непременно.
На сей раз она играла более осторожно, но о выигрыше не могло быть и речи. Дважды я ей отдал по шашке и забрал взамен по три, а через четыре минуты она была бита.
Воцарилось напряженное молчание. Лицо ее побагровело. И все-таки она считала, что обязана своим вторичным поражением только какой-то невероятной случайности.
- Нет уж, я не дам вам уйти с победой. Сыграем еще.
Тут мне надо было бы проявить осмотрительность, но уж слишком больно задел меня ее злой язык. Кроме того, эти частые сиденья за шашками отнимали у меня время, отведенное для работы в лаборатории, и мне хотелось положить им конец. Применив двойное начало, разработанное старым Дэнди Гау, я пожертвовал ей одну за другой четыре шашки, а затем двумя хитроумными ходами забрал у нее все.
Победоносная улыбка, появившаяся было на ее лице, превратилась в злобную гримасу, вены на шее и на лбу вздулись. Она захлопнула доску и с грохотом смахнула шашки в коробочку.
- На сегодняшний вечер хватит. Благодарю вас, доктор.
Уже жалея о том, что я наделал, я примирительно улыбнулся:
- Просто удивительно, как иногда поворачивается игра.
- Совершенно удивительно, - сухо согласилась она. - Вы, оказывается, вовсе не так просты, как кажетесь.
- Но не всегда же мне будет так чертовски везти. Я уверен, что в следующий раз вы выиграете.
Не в силах сдержать досаду, она поднялась.
- Да за кого вы меня принимаете? Что я, круглая дура, что ли?
- Ну что вы, госпожа начальница!
Усилием воли она взяла себя в руки.
- В таком случае закройте дверь с той стороны.
Очутившись у себя в комнате, я понял, что напрасно задел ее; засунув руки в карманы, я стоял и мрачно глядел в окно, больше злясь на себя, чем на мисс Траджен.
В эту минуту я услышал тарахтенье и частые выхлопы; из-за поворота дорожки показался красный мотоцикл и остановился под моим окном. Мотоциклист был без шапки; поставив тяжелую машину на подпорки, он снял очки, и я, вздрогнув от удивления, узнал его. Это был Люк Лоу.
Я открыл окно.
- Эй, Люк, здравствуй!
- И вы здравствуйте.
Его веселая улыбка рассеяла мои дурные предчувствия; он вошел в комнату - просто перемахнул через подоконник - и, сняв свои длинные кожаные перчатки, пожал мне руку.
- Я привез вам мотоцикл, - объявил он и, заметив мое удивление, добавил: - Помните? Я ведь говорил, что могу дать вам его на время.
- А разве он тебе не нужен?
- Нет. - Он тряхнул головой. - Во всяком случае, в ближайшие несколько недель не потребуется. Я уезжаю в Ньюкасл. Буду изучать, как в Тайновских пекарнях пекут хлеб из муки крупного помола. Отец знаком с тамошним управляющим.
Я никак не ожидал такой любезности, и мне было неловко соглашаться, но Люк с самым естественным видом отмел все мои возражения и, сев в кресло, вытянул ноги, взял у меня сигарету и закурил.
- Вашему покорному слуге не разрешают курить. - Он усмехнулся. - Но я люблю подымить и всегда пользуюсь случаем, если знаю, что родичи не унюхают. Вы и представить себе не можете, какая это каторга, когда тебе все на свете запрещено. А я хочу жить, как другие парни. - Он с бунтарским и в то же время комическим видом выдохнул дым через нос. - Эх, как бы мне хотелось заниматься делом, которое мне по душе! Кому охота быть подручным у пекаря? Мука крупного помола! Тьфу! Новинка двадцатилетней давности! А мне охота возиться с машинами, мотоциклами и автомобилями, иметь свой заводик. Я в этих делах кое-что понимаю: могу и починить и наладить. Эх, если б я мог усовершенствовать наше предприятие: установить механические мешалки... электрическую печь...
- Ты это и сделаешь... со временем.
- Ох, - вздохнул он, - может быть.
Мне ясно было, что, несмотря на свою молодость и добродушие, он начинает злиться на родителей за то, что они кое в чем ограничивают его, и хочет жить по-своему.
Помолчав немного, он посмотрел на меня - не то чтобы с укором, но с некоторым замешательством: в душе-то он, мол, осуждает глупость и слабость женского пола, но все-таки вынужден говорить на такую тему.
- Дела у нас дома неважные. Я про Джин, конечно...
Чтобы скрыть свои чувства, я нагнулся и взял из коробки сигарету. Достаточно было одного упоминания этого имени, чтобы я весь запылал. Люк был до того похож на нее - то же открытое лицо, те же карие глаза, вьющиеся волосы, тот же здоровый загар, - что в эту минуту я просто не осмеливался на него взглянуть.
- Что с ней, нездорова? - осторожно осведомился я.
- Куда там! Хуже! - воскликнул он. - Сначала она все бушевала и возмущалась: какие, мол, страшные негодяи и мерзавцы существуют на свете. - Он хмыкнул. - Это о вас, конечно. Потом приуныла. А последние недели только и делает, что плачет. Она старается это скрыть, ну да я-то сразу вижу.
- А все из-за экзамена, наверно, - предположил я. - Она ведь летом должна держать выпускной экзамен, правда?
- Да никогда Джин так не расстраивалась из-за экзаменов. - Он помолчал и добавил доверительным тоном человека, сведущего в таких делах: - Вы не хуже меня понимаете, в чем дело. Вот! Она просила меня передать вам эту записку.
Порывшись во внутреннем кармане своей норфолкской куртки, он извлек сложенный лист бумаги; я взял его, и сердце у меня почему-то вдруг забилось.
'Дорогой мистер Шеннон!
Узнав совершенно случайно, что брат едет к Вам по какому-то делу, я решила воспользоваться возможностью и написать несколько строк.
