только прямыми путями? Тогда будьте безупречны. Вы, случайно, не святой?
- Нет, конечно.
- То-то что нет. А раз так - вы уязвимы. Послушайте меня, мальчик, - в голосе Селянина прозвучала настоящая сердечность, - не поддавайтесь на звонкие фразы. Лавировать необходимо. Никто не знает этого так, как мы - хозяйственники. Хозяйственник должен быть всегда на коне, он должен держать всех - начальников и подчиненных - в убеждении, что никто на его месте не даст больше. За это ему прощается многое: произвол, обход законов…
- Почему их надо обходить?
- Потому что закон все упрощает, а жизнь сложней. Я совсем не хочу, чтоб вы стали интриганом. Это у вас и не получится. Но не будьте неудачником. К неудачникам легче всего подобрать ключи. Граница между добром и злом не так непроходима, как это кажется прекраснодушным молодым людям, любое явление может быть подвергнуто рассмотрению в различных ракурсах. Допустим, вы бережно храните кавалерийскую шашку, доставшуюся вам в наследство от дядюшки - героя гражданской войны. В зависимости от освещения этот факт можно расценивать и как верность героическим традициям, и как незаконное хранение оружия. Некоторые вполне безобидные обстоятельства вашей личной жизни, в зависимости от ваших успехов, могут быть трактованы и как прихоть героя, и как бытовое разложение… Да вы не волнуйтесь, - добавил он, усмехнувшись.
Митя нисколько не волновался, но в том, что Селянин счел нужным его успокаивать, он почуял угрозу.
- Мне беспокоиться нечего, - сказал он грубо. - Кажется, я вам уже докладывал, что со мной надо разговаривать попроще. Вы, наверно, умнее и опытнее меня, но, что бы вы ни говорили, я продолжаю думать, что, помимо обстоятельств, существуют еще честь и дружба. Вы, конечно, сразу же спросите меня, с чем это едят, и я не сумею дать подходящего определения. Послушать вас, так дружба - это отношения между людьми, которые в равной степени могут быть полезны один другому…
- Не так плохо, - спокойно сказал Селянин. - Делаете успехи.
- А как же тогда быть с дружеской поддержкой?
- Надо учитывать закон маятника. Сегодня я поддержу тебя, завтра ты поддержишь меня. Поддерживать друзей надо, но, конечно, до разумного предела. Если человек себе враг и увлекает вас в пропасть, надо иметь мужество от него вовремя отказаться.
- Как же вы потом посмотрите ему в глаза? - Этим вопросом Митя очень рассчитывал смутить Селянина, но тот только усмехнулся и ничего не ответил. Усмешка значила: «На дурацкие вопросы не отвечаю», и Мите пришлось самому угадать ответ.
- Разве я не прав? - невинным тоном осведомился Селянин. - Диалектика как раз и учит…
- Подите вы с диалектикой, - свирепо сказал Митя, - у вас диалектика вроде ухвата - удобно горшки переставлять.
Селянин приготовился хохотать, но раздумал.
- Это вы что же - сами придумали?
- По-вашему, я только чужими словами и говорю?
- Не сердитесь. Вы мальчик из интеллигентной семьи. Где вы могли видеть ухват?
- Я мальчик из предместья. Из фабричного села.
- Вот как? Быстро же вас теперь полируют.
- Слушайте, Семен Владимирович, - вдруг сказал Митя, - вы в коммунизм верите?
Селянин посмотрел удивленно: «Что за вопрос?»
- А вот теперь вы не обижайтесь. Ну, скажите - верите?
- Верю, разумеется.
- Почему «разумеется»? А точнее? Как вы себе это представляете?
- Так же, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Каждому по потребностям.
- Короче говоря, много харчей и шмуток. А люди? Останутся такими, как были?
- Нет, зачем же. Люди тоже изменятся. Сытому человеку незачем красть и убивать. Наступит золотой век, до которого вы, может быть, и доживете, а я нет.
- Ну, а если в этом золотом веке начнутся перебои с харчами - что же, люди опять вцепятся друг дружке в глотки?
- Откуда взяться перебоям?
- Почем я знаю? Налетят марсиане или комета отклонит земную ось. Так как, по-вашему, вцепятся?
Селянин опять внимательно посмотрел на Митю и усмехнулся.
- Скажите, лейтенант, - спросил он вместо ответа, - на заре туманной юности, в те идиллические времена, когда вы еще носили пионерский галстук, вам никогда не хотелось быть султаном? Представьте себе на минуту: вы - фараон Тутанхамон или граф Монте-Кристо, десятки слуг угадывают ваши желания, хоровод гурий ублажает вас плясками, ну и все прочее в ассортименте… Неужели никогда?
Митя задумался.
- Фараоном - определенно нет. Графом Монте-Кристо - хотел. Султаном - не помню, а впрочем, боюсь соврать, кажется, тоже хотел. А что?
- А не приходит ли вам в голову, что мечты-то ваши с душком, ибо при коммунизме султанские замашки надо бросать и переходить на самообслуживание? И что гуриям не будет никакого расчета изгиляться для вашего личного самоуслаждения и придется вам, как и всем гражданам, глядеть на них откуда-нибудь из тридцатого ряда?
- Переживу, - сказал Митя. - Гурии для меня вопрос не первоочередной.
- А для меня - первостепенный. Не скрою от вас - люблю женщин и скучаю, когда их нет. Мне на жизнь одной женщины мало.
- Догадываюсь. Только при чем тут коммунизм?
- А вот при чем: не соскучится ли человек оттого, что в светлом будущем он будет обречен на единобрачие самое суровое, охраняемое не законом, а беспощадной житейской логикой: на кой леший какой-нибудь двадцатилетней красотке старый хрен вроде меня, если кругом полно молодых красавцев вроде вас? Если от каждого по способности, а? Выходит, я горю, а?
Он продолжал улыбаться, но глаза смотрели пьяно и недобро.
- Ну и что же? - нетерпеливо сказал Митя, еще не отдавая себе отчета во внезапно нахлынувшем чувстве отвращения. - Ну и что же?
- А то, что человек жаден. Не к деньгам. Деньги - средство. А к самой жизни. Тут его не переделаешь. Вообразите, что биологическая наука откроет способ прожить две жизни, свою и чью-нибудь еще? Кто устоит? Непонятно говорю?
- Очень понятно, - сказал Митя. - Вас беспокоит, что при коммунизме нельзя будет покупать женщин. А вот насчет второй жизни - это, извините, выше моего понимания. Я ведь мальчик из предместья. Воспитывался в отряде…
- Наша милая каррртошка-тошка-тошка, - запел Селянин, - пионеров идеал…
- Прекратите, - неожиданно для самого себя рявкнул Митя. Он не смог бы объяснить, что его обидело, и сразу почувствовал себя неловко.
- Ого! - тихонько сказал Селянин, поднимаясь с дивана.
Наступило молчание, во время которого Митя спешно продумывал варианты. «Самый вероятный, - думал он, - выгонит. Тем лучше. Кстати, и пора…»
Селянин потянулся и старательно, с завыванием зевнул.
- Однако мы с вами порядком надрались, - сказал он самым мирным тоном. - Будем ложиться?
Митя взглянул на часы. До двадцати трех оставалось немногим больше получаса.
- Мне пора ехать.
- Не смешите! Куда вы в таком виде пойдете? К сожалению, я ничего не могу предложить вам, кроме раскладушки, но простыни вы получите девственные.
- Вы же знаете, что я отпущен только до двадцати трех.
- Пустяки. Скажите, что плохо себя почувствовали. Божко даст любую справку.
- Мне не нужна справка, мне нужно быть на лодке.
Селянин присвистнул.
