продешевили. Дослушайте меня, - добавил он нетерпеливо, заметив, что Митя собирается его перебить. - Я хочу, чтобы вы заняли в жизни твердое положение и не давали себя эксплуатировать.
- Кому?
- Кому бы то ни было.
- А нельзя ли точнее?
- А это уж вы сами уточняйте, вы способный, вам разжевывать не надо. Точнее? - Селянин вдруг захохотал. - Хитер! Такому дай палец - пожалуй, всю руку отхватит…
В другое время Туровцев, может быть, и принял этот упрек за похвалу, но его рассердил таившийся в словах Селянина темный намек.
- Я, наверное, очень глуп, - сказал он со злым смирением. - Так что со мной надо разговаривать попроще. Я ведь не так давно снял пионерский галстук и до сих пор помню слова присяги. Сын я, верно, невнимательный - это вы здорово угадали, - но стариков своих люблю и не забыл, чему они меня учили…
- А именно?
- Жить по совести.
- Очень благородно с их стороны. Может быть, они заодно объяснили вам, с чем это кушают?
- Вы что же, отрицаете совесть?
- Ни на одну минуту. Просто хочу понять, что вы под сим словом разумеете.
- Для чего?
- Хотя бы для того, чтобы быть уверенным, что мы говорим об одном и том же.
- Совесть - это… - Митя начал очень уверенно, рассчитывая, что определение придет само собой, но сразу же запнулся и, поглядев на Селянина, понял: пощады не будет. Тот торжествовал и скалился:
- Итак?
- Совесть - это… - повторил Митя. Он уже догадывался, какого цвета у него уши. - Совесть, - это когда, например…
- Отставить, - сказал Селянин, сияя. - Так дело не пойдет. Получается, как в армянском анекдоте: «Ашот, что такое химия?» - «Химия, гаспадин учитэл, это когда, например, ти спичка зажгинал…»
- Неостроумный анекдот, - сказал Митя. - И армяне так не говорят.
- А вы не обижайтесь за великий армянский народ, он как-нибудь сам за себя постоит. Лучше объясните, что такое совесть.
- По-моему, порядочным людям этого объяснять не надо, - огрызнулся Митя. Получилось грубо, но Селянин и ухом не повел.
- Вы только осложняете свою задачу. Теперь вам придется объяснять мне, что такое порядочный человек.
- Неужели и это не ясно?
- Нет, не ясно. Джентльмен? Джентльмен - понятие сословное. - Селянин откровенно развлекался, и Митя, уже не в первый раз за этот вечер, вспомнил своего учителя Славина. Тот тоже улыбался, слушая возражения, но его улыбка была ласковой и почти стыдливой, словно ему было неловко, что он знает больше.
- Так можно договориться до чего угодно, - сказал Митя сварливо.
- То есть?
- Что вообще нет ни добра, ни зла. Что это тоже сословные понятия.
- Во всяком случае, классовые. И исторически обусловленные. Как, по-вашему, Иван Грозный был хороший человек?
- Так себе, - засмеялся Митя.
- Вот видите, а нынешние историки утверждают, что очень хороший. Собиратель Руси и борец с феодальной раздробленностью. Не руби он в свое время боярских голов, мы бы с вами имели сегодня бледный вид. А загубленных жен история давно списала, как мешкотару, про них интересно только киношникам. Теперь скажите: как вы себе понимаете за Америку? Надо было ее открывать или не надо?
- Не понимаю вопроса.
- Вопрос яснее ясного. Все эти открыватели, и испанцы и англичане, были сволочь отпетая, что ни атаман, то кровопийца, а попы - еще хуже атаманов. За полсотни лет они ограбили два материка и истребили туземцев, которые тоже, конечно, не ангелы, но по крайности жили тихо, занимались своими местными склоками и белых не трогали. А теперь Америка - великая страна, и никого во всем мире не беспокоит, что небоскребы стоят на костях исчезнувшего народа. И нас с вами тоже, поскольку индейцы нам второго фронта не откроют. Так вот я вас спрашиваю: надо было открывать Америку или не надо? Ладно, - сказал Селянин, насладившись смятением в стане противника, - я вижу, над этим вопросом вы не думали, и коль скоро Америка уже открыта и закрыть ее не в нашей власти, - это вопрос не первоочередной. Гораздо своевременнее подумать о вашей собственной судьбе.
- Что она вас так беспокоит? - криво усмехнувшись, сказал Митя.
- Потому что мне жаль вас. Вы способный парень.
- Откуда вы знаете, какой я?
- Я никогда не говорю того, чего не знаю, - отрезал Селянин. - И я глубочайшим образом убежден, что не будь вы по своей психологии обыкновенным бобиком, ваше имя уже сегодня гремело бы на весь флот.
Это глубочайшее убеждение столь мало соответствовало тому, что думал о себе сам Туровцев, что он сразу заподозрил издевку. Поэтому он вяло отшутился, в том смысле, что Военный Совет никак не может решить - присвоить ли имя лейтенанта Туровцева бригаде подводных лодок или назвать его именем какой- нибудь новый крейсер.
- Можете шутить, я говорю серьезно. Я знаю совершенно точно, что идея «письма Н-ского корабля» принадлежит вам. В наших условиях это значит найти золотоносную жилу. Напади на эту жилу не такой лопух, как вы, он бы превратил ее в Колорадо: «Весь флот должен подхватить почин лейтенанта Туровцева»… Конечно, само собой это не делается. Как-то больше принято, чтоб почин исходил от командира корабля или, наоборот, снизу, от какого-нибудь чумазого моториста, этакого народного умельца…
- Вы не в курсе дела, - сказал Митя. - Почем вы знаете, кто придумал письмо?
- Говорю, - значит, знаю. А впрочем, это не столь важно, кто фактически его придумал - вы, командир корабля или старшина Тютькин, - это знают три десятка людей, важна официальная версия, которая доступна тысячам и служит для них путеводной звездой. Фамилия у вас хорошая, а впрочем, постойте: «Туровцевское движение, туровцевцы»… - Он произнес это раздельно, прислушиваясь к каждому слогу. - Одно «це» лишнее. «Горбуновцы» - лучше. Короче говоря, вы оказали своему патрону крупнейшую услугу, и этого вполне достаточно, чтоб он вас недолюбливал.
Митя рассмеялся.
- Это вы уж загнули, мастер.
- Ничуть. Все мы, грешные люди, недолюбливаем тех, кому чем-нибудь обязаны. И еще пуще - тех, которым мы причинили зло.
- Которые нам, - мягко поправил Митя.
- Которым мы, - упрямо повторил Селянин. - Так или иначе - вы показали себя нужным человеком на лодке. В этом ваша сила, но это же может стать вашей слабостью, если вы не сумеете себя поставить. Никто не любит делить авторитет и держать рядом с собой человека равного. Это могли себе позволить только венценосцы. Ваш шеф еще котируется, но уже вышел из полосы везения…
- Бросьте. Никаких таких полос в природе не существует.
- В природе - нет. А на службе действует закон маятника. Мне не хочется вас огорчать, но ваш друг и начальник уже прошел через высшую отметку и теперь катится на убыль.
- Да ну вас! - закричал Митя. Ему показалось, что он отчасти проник в смысл туманных пророчеств Селянина, и он вновь обрел боевой задор. - Вы напрасно стараетесь научить меня уму-разуму. Не в коня корм. И запомните: лавировать я буду в море. А на берегу предпочитаю прямые пути. Они короче.
- Не всегда. Прямые линии хорошо чертить на бумаге, в жизни они почти не встречаются. Хотите ходить
