похлопал дизель по станине, как лошадь по крупу. - Переборка нам нужна. Полная переборочка.
- А что, поизносились?
- По идее, большого износа быть не должно, машины добрые, недавно из среднего. Ну, конечно, - Туляков придвинулся и понизил голос, как будто речь шла о семейной тайне, - последние дни у нас все было под метелочку: соляр, смазка, вот ходовые части и греются. Главное же дело - бомбежка.
- Что бомбежка? - не понял Митя.
- Хуже нет для дизелей. Возьмите, к примеру, такой факт. В Данцигской бухте побомбила нас авиация. Ночью всплываем на зарядку батарей, я сразу замечаю: левый шалит, снижает обороты, стуки, нагрев, то да се… Или такая картина - наваливаются на нас в тумане катеришки, Борис Петрович командует полный вперед. Ну и запускаешь холодный двигатель сразу на большие обороты, обстановка такая, что, даю вам слово, маслом прокачать - и то нет возможности. А в результате?
Такой рассказ о боевом походе Туровцев слышал впервые. Туляков помнил поход памятью моториста, он повествовал о тяжких испытаниях, которым подвергались дизеля, совершенно забывая при этом о собственных.
«Свинство, - подумал Митя. - Я до сих пор ничего толком не знаю о походе. Ни с кем не поговорил, даже не прочитал документов…»
- Не слыхали, товарищ лейтенант? - спросил вдруг Туляков. - Говорят, за границей на подводных лодках две команды.
- Как две? - Туровцеву показалось, что он недослышал.
- Две команды - бортовая и береговая. Бортовая, стало быть, плавает, воюет, а как пришли на базу - точка. Сходит на берег, а заступает береговая. Ремонт, покраска, это уж ее забота, бортовая только отдыхает.
Нечто подобное Митя слышал, но никогда не задумывался, хорошо это или плохо.
- По идее, оно будто подходяще. Как, товарищ лейтенант?
Митя пожал плечами.
- Не знаю, - протянул он. - Тут еще надо подумать.
Он и не подозревал, что этим ответом завоевал сердце старшины. Туляков заулыбался:
- Вот именно, подумать. Вопрос будто и простой, а… - Он не докончил фразу, изобразив степень сложности вопроса губами и пальцами. - Так что разрешите вам напомнить.
До шестого отсека Митя так и не добрался. Прибежал с «Онеги» Каюров и сообщил, что Ходунов требует срочно освободить штатную каюту.
- Вот что: перебирайтесь-ка вы ко мне, - сказал Каюров, когда они поднялись на «Онегу», - отдельной каюты вам все равно не дадут, а я из уважения к начальству уступлю тебе нижнее место. Доктор со мной жить не хочет, потому что я курю, а он только что бросил и сейчас опаснее тигра. Как сожитель я имею ряд неоценимых достоинств: не храплю, не хвастаюсь любовными победами и не рассказываю старых анекдотов. Идет?
Все это было сказано так весело и дружелюбно, что Мите сразу же захотелось согласиться. Однако для поддержания своего достоинства он ответил, что хочет сперва выяснить обстановку, ну и - само собой - посмотреть, что за каюта.
Обстановка выяснилась быстро - Ходунов не пожелал даже разговаривать об отдельной каюте для лейтенанта Туровцева. Каюровская каюта Мите понравилась: небольшая, зато теплая, дверь в дверь с машинным отделением. Книг и фотографий у Каюрова оказалось даже больше, чем у Горбунова, и Мите стало неловко: при весьма высоком мнении о собственной интеллигентности, у лейтенанта Туровцева не было никаких книг, не было даже карточки отца с матерью.
Митя загляделся на одну из фотографий, пораженный юной прелестью женского лица. Женщина была худенькая с рассыпающимися из-под гребенки светлыми волосами. Она держала в тонких обнаженных руках тяжелый кружевной конверт, стараясь, чтоб лицо младенца попало в объектив. Рядом с женщиной стоял сухощавый и черноватый мужчина в гимнастерке со старинным - на розетке - орденом Красного Знамени. Если б не резкие продольные морщины на бритом лице, можно было бы предположить, что это сам Каюров. В углу той же рамки приткнулся снимок, изображавший сурового старика с длинной седой бородой, в шубе и высокой шапке.
- Разрешите представить, - сказал Каюров. - Это Мурочка - личность обожаемая. Человек у нее на руках - наш сын Алексей Васильевич, от подробной характеристики воздержусь, ибо мы пока не знакомы. Мужчина с орденом - мой отец Никита Степанович Каюров, директор зверосовхоза, область Коми. Старец, которого ты принимаешь за моего деда, - Константин Эдуардович Циолковский. Ну так как - по рукам?
От нижнего места Мптя отказался и явно огорчил этим Каюрова, - как видно, он тоже предпочитал верхнее.
После обеда - лодочников кормили в той же кают-компании, но по другой норме, и тоже плохо - они вернулись в каюту, отдраили иллюминатор, легли и закурили.
- Не раскаиваетесь? - спросил Каюров.
Свесившись со своей верхней койки, Митя увидел, что минер смеется.
- В чем?
- В переходе на двести вторую.
- А почему я должен раскаиваться?
Каюров опять засмеялся, на этот раз громко.
- Слушай, друг, ты вроде нашего Халецкого: он тоже любит отвечать на вопрос вопросом. Кроме шуток: я убежден, что лучше двести второй кораблей не бывает. А впрочем, может, и бывает - я не видел. В конце концов тебе тоже понравится. Но сперва Горбунов выпьет у тебя ведро крови.
- Скажи, пожалуйста, - спросил Митя, стараясь говорить небрежно, - что такое Горбунов?
- Вам как прикажете - в двух словах?
- Желательно.
- Виктор Иванович Горбунов не такая простая человеческая особь, чтоб уложить ее в два слова. В общем, если хочешь жить с ним в мире, запомни: он обожает вводные и ненавидит допуски.
- М-да, - сказал Митя. - Коротко, но туманно.
- Что такое вводная задача, тебе должно быть известно из курса тактики.
- Предположим. А какая разница между вводной и допуском?
- Такая же, как между фантазией и ложью. «Даю вводную» - это значит: представь себе то, чего нет. Делать допуск - это значит притворяться, что оно есть. Послушай-ка, - сказал он без всякой связи с предыдущим, - ты хотел бы быть всесильным?
- То есть?
- Как в сказке. По щучьему велению, по моему хотению… Скажем, захотел, чтоб Гитлер ни с того ни с сего раздулся и лопнул: напряг свою волю - я бенц, фюрера как не бывало. Хотел бы?
- Пожалуй, да.
- А я - нет.
- Нет? - удивился Митя. - Почему же?
- Рисковое дело, можно наломать дров. Доктор со мной - это редкий случай - согласен. Ты помнишь, у Уэллса в одном рассказе описан человек, у которого была такая способность? Короче говоря, с тем субъектом произошла следующая петрушка: он шел домой поздно, выпивши, и, чтоб жена не ругалась, решил остановить время. Остановил вращение Земли, но не учел инерции, и все, что было на поверхности, полетело вверх тормашками. Выводов два. Первый: нечистая сила требует точной программы действий. Второй: наряду с физическими закономерностями наверняка существуют социальные, их можно изучать и направлять, но вмешиваться в них по произволу - штука опасная. Так что вместо щучьего веления придется нам ударить по Гитлеру более испытанным средством - торпедой. Тебе повезло, - заявил он, как всегда не очень заботясь о переходах, - получаешь боевую часть в отличном состоянии. Боцман - такого поискать, но хитер и властолюбив, как турецкий паша, с ним держи ухо востро, не то сядет на шею. Савин - трудный экземпляр, но лучшего специалиста нет на бригаде. Фалеев - тот дело знает, но инициативы никакой, от инструкции ни шагу…
- Фалеев? Командир отделения рулевых?
Каюров не ответил. Митя свесился с койки, чтоб посмотреть, в чем дело, и увидел, что минер крепко
