на той стадии социалистического развития, когда общество еще не может удовлетворить всех «по потребностям» и вынуждено делить все находящиеся в его распоряжении материальные блага «по труду». В связи с этим мы сохраняем унаследованное от предыдущих эпох денежное обращение. В нормальных условиях советская торговля вполне удовлетворяет запросы населения в товарах первой необходимости благодаря мудрой политике твердых государственных цен. «Но» возникает тогда, когда в силу тех или иных причин - к примеру, войны и блокады - государство лишено возможности удовлетворить существующий спрос в полном объеме. Чтоб не отказываться от политики твердых цен, оно становится на путь планового распределения, находящего наиболее полное выражение в карточной системе. Карточки сводят к минимуму значение денег. Тамара Александровна по себе знает, что сейчас в городе человек, имеющий рабочую карточку, вдвое богаче человека, имеющего служащую, независимо от того, какую заработную плату получает тот и другой.
Тамара, нахмурив лоб, кивнула. Митя пересел к ней поближе и хозяйским жестом обнял за плечи. Тамара восприняла это как должное, Селянин, по-видимому, тоже, во всяком случае, он и глазом не моргнул.
- Однако, - продолжал он, - злоупотребления с карточками приравнены к подделке денежных знаков и сурово караются. Иное дело - ордер. Сколько вы платите за эту комнату? - обратился он к Тамаре.
- Не помню. Рублей около тридцати.
- С отоплением. Недорого, правда? У западного рабочего расходы на жилище и топливо пожирают до трети заработка. Сегодня в Ленинграде пустуют тысячи квартир, но еще весной снять комнату частным образом стоило не меньше трехсот рублей.
- Муська-верхняя сдавала комнату артисту с женой, - сказала Тамара. - Комната такая, как моя.
- Триста?
- Четыреста пятьдесят.
- Вот видите. Теперь мужской разговор. - Селянин улыбнулся Мите. - Сколько стоят пол-литра водки?
- Кажется, рублей тридцать.
- Устарелые сведения. Шестьдесят. А сколько стоят нынче в Ленинграде те же пол-литра по так называемой вольной цене?
- Понятия не имею.
- Похвально. Шестьсот. И это еще не предел. Теперь вы понимаете, - он повернулся к Тамаре, - что человек, обладающий властью почти бесконтрольно распоряжаться дефицитными благами - будь то квартира в довоенном Ленинграде или бутылка водки в Ленинграде осажденном, - есть человек действительно могущественный?
Тамара усмехнулась, но не ответила.
- Вернемся к нашему другу Георгию Антоновичу. С началом войны учреждение, которое он имеет честь возглавлять, занимается пустяками. Функции снабжения у него отняты, и оно подторговывает военной галантереей, конвертами, одеколоном и мазью для чистки пуговиц. Но! - Селянин поднял палец. - Помимо пуговиц, оно располагает микроскопическим продовольственным фондом, независимым от общегородских и общевоинских фондов. Назначение этого фонда экстраординарное: всякого рода представительство, прием делегаций, банкеты по поводу награждения орденами и индивидуальное поощрение. Являясь лицом ответственным и подотчетным, наш друг обладает известной свободой в определении степени экстраординарности. Если при этом он иногда заблуждается, его заблуждение не может быть расценено как хищение или подлог, налицо известная субъективность, скажем грубее - произвол, но человек не точный прибор, ему в высшей степени свойственно быть субъективным, ибо, как вам, вероятно, известно, бытие определяет сознание. Маркс и Энгельс трезво судили о человеческой природе, когда связывали коммунистические отношения с изобилием продуктов.
- Я не читала Энгельса, - сказала Тамара. - Но ручаюсь, что ваш приятель делает массу несправедливостей.
- Вероятно. Справедливость - понятие довольно растяжимое. Словечко из идеалистического лексикона. Что справедливо, а что нет? Где объективный критерий? Справедливо то, что закономерно и необходимо. Рабство всегда было несправедливо, но в определенную эпоху оно было неизбежно и исторически оправдано. Нам, частным лицам, нелегко даются объективные законы, двигающие миром.
- Значит, справедливости не существует? - спросила Тамара с угрюмым блеском в глазах.
- В вашем понимании - нет. Мы руководствуемся целесообразностью. То, что на данном этапе целесообразно, - это и есть справедливость. Вы не согласны, Тамара Александровна?
- Для меня все это слишком сложно, - сказала Тамара. - По-моему, он - дрянной человек, вот и все. И, наверно, не я одна так думаю.
- Наверно. Работников этой системы столько поносят, причем не всегда справедливо, что они давно отчаялись угодить общественному мнению. Георгий Антонович любит говорить: если семь человек на флоте не имеют ко мне претензий, я уже доволен.
- Почему именно семь? - спросил Митя.
- Три члена Военного Совета, начальник штаба, начальник Политуправления, начальник тыла - шесть? Кто же седьмой? Ну, прокурор, конечно… Но не довольно ли о человеке, которого вы никогда больше не увидите?
Селянин посмотрел на ручные часы. Как видно, этот человек не любил около себя плохих вещей. Часы были золотые, плоские, редкой восьмигранной формы.
- Прошу прощения, - сказал он, поднимаясь, - я заболтался.
Тамара встала проводить гостя, и Мите пришлось встать тоже. Однако она продолжала опираться на его руку, и это было приятно.
- В доказательство того, что вы меня простили, - сказал Селянин, кутая горло и застегивая шинель, - разрешите мне как-нибудь при случае еще раз засвидетельствовать вам свое глубочайшее почтение.
Сказано было это очень ловко. Фраза заключала в себе и легкую иронию - по отношению к старомодному обороту, и самое натуральное уважение.
- Откуда ты его знаешь? - спросил Митя, когда со двора донеслась мотоциклетная пальба. Нарочно грубо, чтоб подчеркнуть свое право спрашивать, в глубине души у него не было подозрений.
Тамара поняла и не обиделась.
- В начале войны он пришел к Николаю за какой-то экспертизой.
Митя чуть было не спросил, кто такой Николай, но вовремя спохватился.
- Интересно, что этот тип думает о нас с тобой? - сказал он, криво усмехаясь.
Тамара резко повернулась:
- Думает то, что есть на самом деле. Тебя это очень беспокоит?
- Он тебе нравится?
- Не знаю. Он вряд ли хороший человек, но не скучный. К чему весь этот разговор? Тебе этот человек неприятен? Ты его не хочешь? Когда он явится, я ему так и скажу. И он больше не придет.
- Ну, это уже глупо.
- А если глупо, то перестань хмуриться и ворчать. Тем более что ты мне не муж.
- А кто я тебе?
Тамара передернула плечами:
- Откуда же мне знать? На этот счет у меня нет никакого опыта.
Час спустя Дмитрий Туровцев вышел из-под арки на Набережную, над которой крутились первые жесткие снежинки, испытывая острый разлад между своими чувствами и принятыми ранее решениями.
«Ничего не понимаю, - думал Митя, поеживаясь. - Если допустить хотя бы на минуту, что немецкие шпионки умеют быть такими самозабвенно-пылкими и трогательно-нежными потому, что проходят специальный инструктаж, если все ласковые слова, что шептала мне на ухо Тамара, если неожиданно наворачивающиеся и сразу высыхающие слезы, прелестное озорство, чудесная способность мгновенного понимания и та душевная близость, которая исключает скуку и отчужденность, наступающие у многих вслед за физическим обладанием, - если все это, повторяю, входит в обычный шпионский ассортимент, то тогда надо сделать вывод, что силы зла неодолимы, а мир непознаваем».
Так или иначе, выполнить завет Горбунова он был не в состоянии. Решение проблемы откладывалось на
