Добродушное лицо доктора Гриши сразу приняло серьезное выражение.
- Полагаю, - сказал он, и Митя фыркнул, вспомнив гурона по имени Гремучая Змея, - что вам, как культурным людям, известно значение витаминов для человеческого организма. Предлагаю вашему вниманию водный настой вечнозеленых растений. Настой обладает высоким содержанием витамина це и низкими вкусовыми качествами.
Все засмеялись. Даже Ждановский улыбнулся. Каюров пригубил, и его перекосило.
- Н-да, - сказал он. - Серьезная химия!
Туровцев тоже попробовал. Пойло было мерзкое.
- А помогает?
- В литературе есть указания, - ответил доктор обиженно, - что многие племена североамериканских индейцев во время зимних голодовок успешно применяли хвойный настой в целях противоцинготной профилактики.
- Разъяснение авторитетное, - сказал Каюров. - Раз индейцы пьют, нам сам бог велел.
- Так вот, господа гуроны, - заключил Горбунов, сумрачно усмехаясь и подняв стакан как для здравицы, - чтоб не было недоразумений: употребление хвойного настоя, равно как и утренняя зарядка, строго обязательны для всех. Кстати: по долгу командира я снимал пробу с этого зелья и остался жив. Ваше здоровье!
Он выпил не поморщившись, но поспешность, с какой он потянулся за корочкой, выдала его. Все опять засмеялись.
Сразу после чаепития Туровцев отправился в носовую часть, к Филаретову. Ему нравился этот красивый и приветливый парень, как будто сошедший с плаката, он больше, чем все остальные, соответствовал его идеальным представлениям о том, каким должен быть матрос на военном корабле. На этом условном корабле, существовавшем только в Митином воображении, все матросы походили на Филаретова, а старшины на Тулякова, и Митю несколько огорчало, что Филаретов - у Каюрова, Туляков - у Ждановского, ему же достались Халецкий, Савин, Фалеев - люди, к которым еще надо присматриваться и искать подход.
Через четверть часа Каюров, просунув голову в первый отсек, застал Туровцева и Филаретова оживленно беседующими. Филаретов посвящал нового помощника командира корабля в сокровенные тайны своего мастерства.
- Прошу разрешения, - сказал Каюров самым официальным тоном. Он мигнул Филаретову и, когда торпедист вышел, проскользнул в отсек, прикрыл за собой тяжелую стальную дверь, хлопнул Митю по плечу и засмеялся.
- Э, нет, друг, так дело не пойдет.
- Почему же? - спросил Митя, готовый к отпору.
- Потому что не пойдет. С тобой говорят как с человеком, который умеет приготовить аппарат к стрельбе. А ты не умеешь или умеешь приблизительно.
- Почему ты думаешь, что не умею?
- Я не думаю, а вижу. Слушаешь, а головой киваешь невпопад, Филаретов этого не замечает, а мне со стороны видней. Признайся, что исконное штурманское высокомерие помешало тебе в свое время детально изучить наше прозаическое хозяйство. Признайся, и я тебе все растолкую. Причем с моей стороны это никакая не филантропия, а самый шкурный интерес. Гораздо легче жить, когда начальство тебя понимает.
Узкие глаза Каюрова излучали самое неприкрытое ехидство, но именно неприкрытость и покорила Туровцева. Он засмеялся.
- Ладно. Давай.
- Тогда начнем с принципиальной схемы…
Весь день они провозились у аппаратов, сначала вдвоем, затем с торпедистами. Каюрова было невозможно обмануть, с дьявольской проницательностью он обнаруживал все слабые места в Митиных познаниях, и к вечеру Митя постиг не только «принципиальную схему», но и множество таких тонкостей, о существовании которых даже не подозревал.
Следующий день начался звонком Горбунова.
- Знаете что, штурман? - сказал Горбунов. - Я по старой памяти занимаюсь суточным расписанием, и мне это дело надоело. Так что будьте любезны…
- Пожалуйста, - ответил Митя, стараясь не зевать в трубку.
- А пока скажите мне спасибо - я выкроил вам дополнительное время для политинформации. Вы готовы?
Через час Туровцев вошел в кубрик команды. Все было так, как будто он оттуда не уходил, в три ряда стояли скамьи, в первом ряду сидели, сложив на коленях руки, солидные старшины, из-за их широких спин выглядывала молодежь.
После рапорта боцмана вошли и тихонько пристроились под иллюминатором Горбунов и механик.
- В прошлый раз, - сказал Туровцев и сам удивился звучности своего голоса, - у меня недостало времени ответить на часть заданных вопросов. Среди них есть вопросы однородные, их я позволю себе объединить. Вы спрашивали, боцман…
Через пять минут Митя уже ощущал себя хозяином положения. К воде он не притронулся, и его нисколько не волновало присутствие командира. Он уже не искал поддержки во взгляде Тулякова, а нарочно смотрел на Савина. За двадцать две минуты - часы лежали перед ним - Митя успел ответить на все записанные Ждановским вопросы. При этом он не более двух раз произнес слово «значит» и ни разу «так сказать».
- Вопросы имеются?
Встал Туляков.
- А как насчет моего вопросика, товарищ лейтенант?
Митя удивился. О разговоре в дизельном отсеке он начисто забыл.
- Такой был вопрос: правда ли, что в некоторых государствах на подлодках две команды? И ежели факт, то желательно узнать ваше мнение.
Митя замялся. Никакого мнения у него не было.
- Может, сделаем так, товарищ лейтенант, я вам доложу, как мы, мотористы, понимаем… Ну, а вы, конечно, подправите.
Митя охотно согласился.
- Вопрос не простой, - сказал Туляков, вздыхая. - В походе намучаешься - имеется желание отдохнуть. А тут одни воюют, другие ремонтируют. Соблазн большой.
Краснофлотцы заулыбались. Митя понял, что система двух команд уже обсуждалась в кубрике и имела своих сторонников.
- Однако подойдем глубже. Где война, а где ремонт? Вышли на позицию, а у тебя повреждение. Береговую вызывать?
Он обернулся и строго поглядел на третью скамью, где притаились еще не вполне разоружившиеся сторонники двух команд.
- Я вам так скажу: если подводник считает, что его дело плавать, а ремонтирует пусть дядя, я за такого морячилу полушки ломаной не дам.
Митя взглянул на слушателей. Старшины в первом ряду сочувственно ухмылялись, только боцман и Савин сидели с непроницаемыми лицами.
- Скажу о себе, - продолжал Туляков тоном исповеди. - Ну, вот, пришли мы с моря. Бортовой Туляков идет в баню, береговой заступает. Два дня меня на лодку на аркане не затянешь - ем, пью, парюсь и газеты читаю. На третий день захожу от нечего делать на пирс, спускаюсь в лодку, заглядываю к себе в отсек и вижу: все нормально, работа идет, но как-то, понимаете, не по-моему, и сам этот береговой что-то мне не нравится. Я, конечно, ему ничего не говорю, ухожу, но настроение, я вам честно скажу, у меня уже желтенькое…
Команда дружно захохотала.
- Ты этому береговому дашь жизни, - возгласил боцман.
- Обязательно, - убитым голосом сказал Туляков. - Не надеюсь, чтоб он на мой вкус потрафил.
