«Скорее на безумие», - подумал Митя, уклоняясь от острого, испытующего взгляда Горбунова. Вслух он промямлил:
- Нет, почему же…
- Это не ответ. Скажите честно - не верю, тогда я буду с вами спорить. Вам знакома такая теория: флот заперт в заливе, и в сорок втором ни одна лодка не выйдет в Балтику?
- Что-то слышал. Но ведь это вздор?
- Почему же вздор? Помните, я говорил вам: если б мне поручили запереть наш флот, я бы знал, как это сделать.
Митя внимательно посмотрел на Горбунова. У командира вздрагивали ноздри, а на верхней губе быстро-быстро ерзала какая-то мышца, образуя ямочку.
- Значит, это правда? - спросил он упавшим голосом.
- Я этого не сказал. Я сказал только, что знал бы, как запереть. Возможно, немцы не знают. А если знают - они ведь не дураки, - то, может быть, я знаю, как отпираются замки.
- А что думает комдив?
- Комдив верит, что к весне армия сломает кольцо.
- А вы не верите?
- Я плохо знаю сухопутные дела. Верю, поскольку задача поставлена. Но допускаю варианты. И, может быть, к весне задача станет совсем иначе: не ждать, пока расчистят берега, а помочь ударом с моря.
- И что же тогда комдив?
- Вот это правильный вопрос. Сейчас он считает всякие сомнения в том, что блокада будет вот-вот прорвана, пораженческими разговорчиками. Когда он станет перед фактом и получит приказ начать кампанию, он будет считать пораженцем всякого, кто усомнится в успехе. Он храбрый человек - пошлет лодки и, чтоб погасить сомнения, пойдет сам.
- А он сомневается?
- Считает, что баланс будет не в нашу пользу.
- А по-вашему?
- Я считаю, что подводный флот должен воевать.
- Даже если…
- Даже. Представьте себе простейший случай. Мы выходим в атаку на какую-нибудь самоходную баржу и отправляем ее на дно. На нас накидываются катеришки, и мы отправляемся вслед за ней. Спортивный баланс ничейный - один - один. Бухгалтерский баланс в пользу противника; подводные лодки стоят дорого. Но попробуйте рассуждать иначе. Представьте себе противника, который добросовестно потрудился, чтоб закупорить бутылку, именуемую Финским заливом, скинул нас со счетов и мнит себя хозяином Балтики. И вдруг какая-то неизвестно откуда взявшаяся лодка топит посудину, которой в мирное время грош цена, но она - эта посудина - везла руду или чугунные чушки, а их ждали, на них рассчитывали. Выходит, что рассматривать Балтику как свое внутреннее море - ошибка. А это влечет за собой кучу всяких последствий - военных, экономических, дипломатических… Оказывается, надо ходить караванами, под конвоем военных кораблей и под крылышком авиации. Или, наоборот, пробираться поодиночке на фоне берега, видеть в каждом бурунчике подстерегающий глаз перископа, ждать темных ночей, чтобы пересечь опасные квадраты. А сколько забот командованию! Надо вперед учитывать потери в грузах, а там, глядишь, приходится отказаться от идеи посылать морем войска в Хельсинки, а там нейтральная Швеция вдруг становится тугой и несговорчивой… Так вот, я первым выйду в Балтику. Я знаю: есть люди, которые думают, что пройти нельзя, а если пройдешь, то не вернешься. Я пройду и вернусь.
- А пошлют?
- Почему же не послать командира, если он подготовлен и вдобавок сам просится? Жаль, что вы не были на моем сообщении в штабе - я пытался извлечь кое-какие уроки из наших плутаний.
- Как это было принято? («Ага, вот о чем говорил Селянин…»)
- По-разному. Те, кто всерьез готовится идти в море, слушали с интересом. Кое-кому мои рассуждения показались скучными и даже сомнительными: все это, дескать, вилами на воде писано, боевого успеха настоящего нет, вот он и рассусоливает. Комдив не сказал мне тогда ни слова, а теперь при случае подпускает шпильки. А я совершенно искренне считаю, что приобретенный опыт ценнее той коробки, которую мы грохнули. Но за опыт, конечно, не награждают. Награждают за тоннаж.
Горбунов помолчал.
- Так вот, возвращаюсь к вашему вопросу. Подводный флот создан для войны и должен воевать во всех случаях. Наша лодка - очень хорошая лодка, но через десять лет ее разрубят на патефонные иголки, и не потому, что она износится, а потому, что техника уйдет вперед. Беречь ее - бесхозяйственность. - Он понял, что сказал неловко, и успокоительно добавил: - Но мы пройдем, штурман. Пройдем, потому что побьем свои собственные рекорды. Мы будем действовать быстрее и более скрытно, чем в сорок первом, быстрее погружаться…
- Каким образом?
- Что - каким образом?
- Ну, к примеру, быстрее погружаться. Лодка имеет определенные тактико-технические данные, и вы из них не выскочите.
- Время погружения, как вам известно, зависит от скорости, с какой поступает забортная вода в балластные цистерны, и от угла, под которым лодка уходит на глубину. Почему бы не увеличить этот угол?
- Прольется электролит в аккумуляторных батареях.
- Возражение толковое, но я его предвидел. Не обязательно доливать электролит до верхней отметки.
- Допустим. А как вы увеличите скорость поступления забортной воды?
- Обкорнаю патрубки вентиляции, расширю кингстоны. - Горбунов оживился, Митя видел, что ему доставляет удовольствие парировать все возражения.
- Но позвольте, - почти закричал Митя, - все это, согласен, можно проделать, но ведь тогда лодка камнем пойдет вниз, и вы рискуете провалиться ниже предельной глубины.
- Ага, вот вы и подошли к самому существенному. Во-первых, предельная глубина нам не указ. Наши отечественные лодки построены по-русски, с большим запасом прочности. У нас в походе уже был случай, когда мы провалились метров на тридцать против проектной глубины, и ни одна заклепка не потекла. Но главная моя надежда - не на прочность корпуса, а на штурмана. Под его началом находятся сигнальщики и рулевые. Одни вовремя заметят врага, а другие быстро подхватят и выровняют лодку на глубине. Весь вопрос в том, будет ли у меня такой командир штурманской части.
Это было сказано совсем просто, без обычного ехидства, пожалуй, даже с грустью. Туровцев очень хотел сказать: «Он у вас будет, Виктор Иванович», но постеснялся. «Лучше будет, - подумал он, - если, не давая никаких клятв, я с завтрашнего дня начну новую жизнь. Не потому с завтрашнего, что я привык танцевать от печки, а потому, что сегодняшний уже пропал. А завтра я должен проснуться с единственной мыслью: гуроны стали на тропу войны. Эти люди сожгли за собой мосты. И я должен стать таким, как они».
Понял ли Горбунов, что происходило в душе помощника? Он помолчал, а затем с обычной для него быстротой переключений спросил:
- Что, попробуем заснуть?
Его глаза смотрели устало и ласково.
- Ложитесь. У вас сегодня был тяжелый день.
Митя усмехнулся. Горбунов понял.
- Вы правы. Пожалуй, у меня тяжелее. Но я рад, что мы поговорили.
- Странно получилось, - сказал Туровцев, укладываясь. - Мы начали один большой разговор, не кончили, начали другой…
- Ошибаетесь, - сказал Горбунов. - Это один и тот же разговор.
