пальцы со своими. После мучительно долгой паузы он повернулся и посмотрел на нее. Она улыбалась. - Какой же ты болван,- сказала Алис. В ее карих глазах, темных, как бутылочное стекло, он увидел свое отражение. Что происходило? Под ее пристальным взглядом началось что-то совершенно неожиданное: суета, разрозненные части того, что составляло его сущность, объединились.- Ты настоящий болван,- повторила она, и он почувствовал себя не способным ни к чему эмбрионом. - Послушай, Алис,- начал он, но она подняла руку и закрыла ему рот, как бы не желая, чтобы вышло то, что она вложила в него. - Не говори ничего. Это было удивительно. Она снова сделала с ним это; впервые это произошло с ним давным-давно в библиотеке Джорджа Мауса - она вроде бы создала его, только тогда она создала его из ничего, а теперь из лжи и вымысла. Он покрылся холодным потом от ужаса: что если в своей глупости он зашел так далеко, что может потерять ее? Что если он уже потерял ее? Что он тогда будет делать? - Смоки,- сказала она,- не надо, Смоки. Послушай. Я хочу сказать о ребенке. - Да. - Как ты думаешь, это будет мальчик или девочка? - Алис!.. Она всегда надеялась и почти всегда верила, что существовал какой-то подарок, который они должны получить, и что в свое время они получат его. Она даже думала, что когда это время подойдет, она узнает об этом. И вот это случилось.
ПТИЦА СТАРОГО СВЕТА Подобно центрифуге, которая бесконечно медленно набирает ускорение, весна вступала в свои права и по мере продвижения распутывала те узлы, которые связали их всех и распределяла их по Эджвуду, как витки золотой цепочки. Однажды теплым весенним днем после долгой прогулки доктор рассказал, что он видел бобров, покидающих свой зимний дом; их было сначала двое, потом четверо, потом шестеро и все они провели зиму подо льдом в домике, где все они едва могли уместиться. Только представьте себе! Мать и все остальные кивали и поддакивали, как будто они хорошо знали, что испытывали в тесноте бобры. Однажды, когда Дэйли Алис и Софи, переполненные счастьем ковырялись в земле за домом, делая цветочные грядки и не обращая внимания на грязные пальцы и землю под ногтями, они увидели большую белую птицу, которая лениво и плавно спускалась с неба. Она была похожа на большую газету или на раскрытый белый зонтик. Птица, держа в длинном красном клюве палку уселась на крышу планетария, прямо на перекладины старого испорченного механизма, который когдато был частью телескопа. Птица топталась на одном месте, переступая длинными красными ногами. Она положила палку, посмотрела на нее и перенесла на другое место; затем птица огляделась и начала щелкать длинным красным клювом, распуская веером крылья. - Кто это? - Я не знаю. - Он строит там гнездо? - Собирается. - Знаешь, на кого он похож? - Да. - Это аист. - Эта птица не может быть аистом,- сказал доктор, когда они рассказали ему.- Аисты живут в Европе или в Старом Свете. Они никогда не перелетают через большие водные пространства. Он поспешил вслед за ними и Софи своей садовой лопаткой указала на крышу планетария, где уже были две белые птицы и лежали две палки, приготовленные для гнезда. Птицы громко болтали между собой и обнимались, переплетаясь шеями; они были похожи на молодоженов, которые никак не могут оторваться друг от друга и заняться домашними делами. Доктор Дринквотер долго протирал глаза, разглядывая птиц в бинокль и смотрел в справочники, чтобы убедиться, что он не ошибся, что это был не кто иной, как настоящий европейский аист. В страшном волнении он ринулся в свой кабинет и отпечатал справку об этом удивительном, беспрецедентном случае, чтобы отправить ее в различные общества охраны птиц, к которым он тоже принадлежал. Он разыскивал марки для конвертов, неустанно приговаривая 'удивительно' прерывающимся от волнения голосом. Вдруг он остановился и задумался. Потом перевел взгляд на численник, лежавший на его столе. Прекратив свои поиски, он медленно опустился в кресло, глядя вверх на потолок, как будто увидел над собой белых птиц.
СНАЧАЛА ЛЮСИ, ПОТОМ ЛАЙЛЕК Аист действительно пролетел большое расстояние и прибыл из другой страны. Здесь ей все подходило, она думала: с высокой крыши она сможет осматривать большое расстояние, глядя своими красными глазками туда, куда указывает ее клюв. Птица думала, что в ясные жаркие дни, когда ветерок раздувает плюмаж ее перьев, она даже сможет разглядеть свое долгожданное освобождение от высиживания птенцов. И конечно, однажды она сможет увидеть пробуждающегося короля, который сейчас спал и будет спать еще какое-то время в своей горе, и его придворные тоже спали вокруг него; за время его долгого сна красная борода выросла такой длинной, что волоски закрутились, как плющ, вокруг ножек праздничного стола, за которым он теперь и храпел, уткнувшись в него лицом. Она видела, как он чихнул и пошевельнулся, как бы очнувшись ото сна. Она почувствовала всем сердцем, что после того, как он проснется, наступит и ее собственное освобождение. В отличие от многих других, кого она знала, у нее было терпение. Она высидит из голых, как галька, яиц пушистых птенцов. Она будет с благородством и достоинством прогуливаться по траве вокруг пруда, заросшего лилиями и ловить лягушек для своих подрастающих птенцов. Она будет любить своего сильного мужа - он был таким любящим, внимательным и заботливым и так помогал ей с детьми. Это будет совсем скоро. Как только птицы устроились на длинной и пыльной крыше, Алис отнесли в постель. Она назвала свою третью дочь Люси, хотя Смоки считал, что это имя похоже на имена двух других дочерей - Тэси и Лили и что следующие двадцать или тридцать лет он будет все время путать имена детей. - Хорошо,- сказала Алис,- тогда это будет последний наш ребенок. Но она ошиблась. У нее еще родился мальчик, хотя даже Клауд пока еще не знала об этом. Как бы то ни было, если продолжение рода было тем, что они хотели как поняла однажды Софи, сидя и предаваясь мечтам в павильоне у озера, то этот год должен был принести им удовлетворение. После дня осеннего равноденствия Софи родила ребенка, появление на свет которого приписывалось Смоки. Преодолев смущение, она назвала свою дочь Лайлек, потому что она мечтала, как ее мать будет входить в комнату девочки, неся в руках огромную охапку благоухающей сирени. От этих мечтаний ее отвлекли. В комнату вошла ее мать, неся в руках новорожденную девочку. За ней появились Тэси и Лили. Тэси осторожно несла на руках свою трехмесячную сестричку Люси - все пришли посмотреть на ребенка. - Посмотри, Люси. Видишь малышку? Она такая же, как ты. Лили приподнялась на цыпочки, чтобы получше разглядеть личико Лайлек, которая лежала укутанная в пеленки в своей колыбельке рядом с воркующей над ней Софи. - Она не проживет долго,- сказала вдруг девочка, рассмотрев новорожденную. - Лили! - воскликнула мать.- Какие ужасные вещи ты говоришь! - Нет, не проживет,- Лили посмотрела на Тэси.- Ведь правда? - Нет! - Тэси прижала к себе Люси.- Все будет хорошо. Она выкарабкается. Видя, что ее бабушка шокирована, девочка добавила: - Не беспокойся, она не собирается умирать, или что-нибудь в этом роде. Она просто не собирается оставаться. - Но она вернется,- подтвердила Лили,- позже. - Почему вы об этом подумали? - спросила Софи, не уверенная в том, что она сможет обрести спокойствие после того, что услышала. Обе девочки одновременно пожали плечами. Их плечи и брови одновременно поднялись и опустились, как будто в этом не было ничего особенного. Они смотрели, как мать, покачивая головой, помогла Софи заставить Лайлек сосать грудь. Под ее мирное чмоканье Софи почувствовала, что ее клонит в сон, Волнения и удивление слишком утомили ее. Было похоже, что девочка чувствовала тоже самое, и хотя пуповина, соединявшая их была отрезана, наверное, им снился один и тот же сон. На следующее утро аист улетел с крыши Эджвуда, оставив свое грязное гнездо. Ее дети уже научились летать и не спрашивали позволения у своей матери6 ее муж тоже улетел с надеждой, что следующей весной они снова встретятся. Да и сама она только ждала появления на свет Лайлек, чтобы она могла рассказать эту новость - она выполняла свое обещание. И теперь она взлетела с крыши и отправилась совсем не в том направлении, куда разлетелись члены ее семьи, а туда, куда указывал ее длинный красный клюв. Веер ее крыльев прошелестел над осенней лужайкой, а длинные ноги под животом были похожи на маленькие флажки.
МАЛЕНЬКИЙ, БОЛЬШОЙ Размышляя подобно луговому мышонку, как пережить зиму, Смоки жадно вдыхал запах летнего неба лежа поздно вечером на земле и глядя вверх, хотя в названии этого месяца была буква 'р' и Клауд считала, что это плохо для нервной системы, для костей и вообще для всего тела. Странно, но непостоянные созвездия были именно тем, что он предпочел оставить в памяти о прошедшем лете, но перемены в небе происходили так медленно, казались такими маловероятными, что это успокаивало его. Ему достаточно было взглянуть на часы, чтобы заметить, что созвездия переместились южнее подобно каравану гусей, улетающих к югу... Ночью стал виден Орион и высветилось созвездие Скорпиона; ночь была по- августовскому теплой, но судя по всему это была последняя теплая ночь. Смоки, Софи и Дэйли Алис лежали на спине на вытоптанном овцами лугу, их головы были тесно сдвинуты, как яйца в гнезде, лица казались бледными в слабом свете звезд. Их головы были так близко, что когда кто-нибудь указывал на звезду, вытянутая рука была более или менее в поле зрений остальных; они могли бы провести всю ночь, говоря 'вон там, смотри, куда я показываю'. На коленях Смоки лежал открытый справочник звездного неба и он смотрел в него, подсвечивая себе светлячком, которого он поймал и посадил в целлофановый пакет из-под датского сыра; света было вполне достаточно, и он не слепил глаза. - Кемелопард,- сказал он, указывая на
